Затем - [41]

Дайскэ измучился, до того ему надоело сидеть, и то а дело выходил в коридор позади ложи, с тоской глядя на видневшуюся из окна узкую полоску неба. Хоть бы брат поскорей приехал, думал он, по крайней мере, можно было бы вернуться домой. Он уже успел, взяв с собой Нуико, пройтись вокруг театра. Наконец Дайскэ решил выпить сакэ и попросил, чтобы принесли прямо в ложу.

Брат явился, когда уже начало смеркаться. Однако в ответ на упрёки Дайскэ он вынул из-за оби и показал ему часы. Было немногим больше шести. Брат, по обыкновению, спокойно огляделся, потом пошёл перекусить и долго не возвращался. Немного спустя Дайскэ случайно заметил, что брат разговаривает с человеком в золотых очках, тем самым, что сидел в большой ложе, и время от времени обращается к его молодой спутнице. Однако женщина лишь на какой-то миг повернула к нему улыбающееся лицо и снова с серьёзным видом стала смотреть на сцену. Дайскэ вознамерился было спросить у невестки, кто это такие, но тут же решил, что это не имеет никакого значения. У брата до того обширные знакомства, что в любом обществе он чувствует себя как дома.

В антракте брат, не заходя в ложу, окликнул Дайскэ и повёл его к господину в золотых очках. «Мой младший брат», — представил он Дайскэ. «А это господин Такаги из Кобэ». Господин, в свою очередь, кивнул в сторону молодой женщины, сказав: «Моя племянница». Та очень грациозно поклонилась. Тут брат добавил: «Дочь господина Сагавы». «Ловко меня обставили», — подумал Дайскэ, услыхав имя девушки, но виду не подал и повёл обычный светский разговор. Невестка мельком глянула на них, но Дайскэ успел это заметить.

Спустя несколько минут Дайскэ с братом вернулись к себе в ложу. Теперь уже неловко было улизнуть, как Дайскэ собирался. Чего доброго, подумают, будто он приходил в театр с определённой целью, а это вовсе нежелательно, ибо может привести к дурным последствиям. И Дайскэ скрепя сердце пришлось остаться. Брату тоже, видимо, было неинтересно, но он держался, как всегда, солидно, без конца курил, так что голова его вся была в облаках густого дыма. Изредка он отпускал примерно такие замечания: «А ничего сценка, правда, Нуико?» Умэко, как ни удивительно, не проявляла свойственного ей любопытства, не спрашивала ни о Такаги, ни о его спутнице, не отпускала в их адрес никаких замечаний. Такая её сдержанность показалась Дайскэ весьма забавной. Прежде он никогда не сердился на Умэко, если даже попадался к ней на удочку. Точно так же он воспринял бы всю эту комедию с посещением театра. Развеял бы скуку, посмеялся, и ладно. Тем более, если бы у него было намерение жениться. Это была бы комедия со счастливым концом, и потом всю жизнь можно было бы над самим собой смеяться. Но когда он понял, что невестка, к которой он относился с такой симпатией, в сговоре с отцом и братом и готова заманить его в ловушку, Дайскэ стало не до шуток. Гадая, как поведёт себя невестка дальше, Дайскэ невольно встревожился. Потому что Умэко больше чем кто бы то ни было проявляла интерес к подобного рода делам. Если она и впредь будет на него нажимать, втайне опасался Дайскэ, ему в конце концов придётся совсем порвать с семьёй.

Представление окончилось к одиннадцати. Когда они вышли, ветер уже стих, но ни луны, ни звёзд не было, лишь электрические фонари тускло светились в тишине ночи. Из-за позднего времени так и не удалось поболтать в буфете, и все пошли к коляскам, которые стояли наготове. Дайскэ по рассеянности не заказал коляски и сел на трамвай, сочтя хлопотным посылать за рикшей сейчас, хотя невестка настоятельно ему это советовала. В районе Сукиябаси он сошёл, чтобы пересесть на другой трамвай, и стоял в ожидании на тёмной улице. Подошла усталая женщина с ребёнком за спиной. В обратную сторону промчалось два или три трамвая. У самых рельсов, там, где стоял Дайскэ, громоздились не то камни, не то куча земли, похожая на насыпь. Только сейчас Дайскэ сообразил, что это не остановка.

— Тётушка, — обратился он к женщине с ребёнком, — здесь вы не сядете на трамвай. Нужно пройти немного дальше, за насыпь.

Женщина поблагодарила и пошла следом за Дайскэ. Было так темно, что он шёл наугад, словно ощупью. Прошёл метров двадцать — тридцать и увидел наконец слева столб с табличкой. Женщина с ребёнком села в сторону Кандабаси. Дайскэ — в противоположную сторону, к району Акасака.

Ему очень хотелось спать, но он чувствовал, что сегодня ему не уснуть, и уже заранее об этом тревожился. У него часто бывало, что, сильно устав за день и ощущая вялость, он, неизвестно почему, приходил потом в возбуждение и проводил бессонную ночь. Вот и сейчас в его мозгу, разбросанные в беспорядке, расплывчатые, словно пятна, пестрели впечатления, накопленные за день, и он не мог в них разобраться, совладать с ними. Дайскэ устало смежил веки и решил, что единственное спасение — выпить виски, когда он вернётся домой.

Но вдруг среди всего этого моря путаницы, сумбура и хаоса всплыл островок успокоения — образ Митиё. Это видение он воспринял скорее душой, чем разумом. Лицо Митиё, её манера говорить, отношения с мужем, болезнь, словом, вся она удивительным образом гармонировала с душевным состоянием Дайскэ.