Затем - [11]
— А где Муся?
— Я здесь. Это ты, Вернер?
Начали оглядываться, избегая смотреть в ту сторону, где молчаливо и страшно понятно продолжали двигаться фонарики. Налево обнажённый лес как будто редел, проглядывало что-то большое, белое, плоское. И оттуда шёл влажный ветер.
— Море, — сказал Сергей Головин, внюхиваясь и ловя ртом воздух. — Там море…
…Свет потайного фонарика упал на бумагу и белые без перчаток руки. И то и другое немного дрожало, дрожал и голос…
— Одна я, — вдруг заговорила Таня и вздохнула. — Умер Серёжа, умер и Вернер и Вася. Одна я. Солдатики, а солдатики, одна я. Одна…
Над морем всходило солнце.
Складывали в ящик трупы. Потом повезли. С вытянутыми шеями, с безумно вытаращенными глазами, с опухшим синим языком, который, как неведомый ужасный цветок, высовывался среди губ, орошённых кровавой пеной, — плыли трупы назад, по той же дороге, по которой сами, живые, пришли сюда».
Вспоминая эти последние страницы «Рассказа о семи повешенных» Леонида Андреева, Дайскэ, дойдя до этого места, поёжился. В подобных случаях его больше всего мучил вопрос, что стал бы делать он в таком положении. Сама мысль о смерти была ему невыносима. Тем большей жестокостью казалась смерть насильственная. Дайскэ сидел неподвижно, рисуя в воображении себя, малодушно мечущегося между жизнью и смертью, и чувствовал, что не в силах больше терпеть мурашки страха, пробегавшие по каждой клеточке спины. Отец любит рассказывать о том, как в юности — ему тогда было семнадцать — они с братом убили самурая из своего же клана и за это должны были совершить харакири: вначале с его помощью брат — дядя Дайскэ, а потом он сам с помощью собственного отца — деда Дайскэ. Просто представить трудно! Рассказы отца вызывали у Дайскэ скорее неприязнь, чем восторг. К тому же он не очень-то в них верил. И это, пожалуй, было главным.
Дед ничем не отличался от отца, судя по рассказам. Когда-то вместе с ним учился фехтованию один человек и искусством этим овладел в совершенстве. Появились завистники, и однажды поздним вечером он был убит, когда возвращался по узкой тропе через рисовое поле в город. Дед первым прибежал на место убийства, с фонарём в левой руке и обнажённым мечом в правой. Постукивая мечом по уже мёртвому телу, он приговаривал: «Держись, Гумпэй. Рана неглубока!»
От отца Дайскэ слыхал историю о том, как был убит в Киото дядя. Дядя как раз находился в гостинице, когда туда ворвались неизвестные в колпаках-масках. Спасаясь от преследования, дядя спрыгнул с карниза второго этажа, но споткнулся о камень в саду и упал. В этот момент его и изрубили мечами, прямо сверху, так что лица было не узнать — оно превратилось в кровавое месиво. Дней за десять до убийства дядя в полночь возвращался к себе в гэта и накидке, с раскрытым зонтом: шёл снег. Метрах в двухстах от гостиницы его кто-то окликнул: «Господин Наоки Нагаи!» Не оглядываясь, не закрывая зонта, дядя дошёл до гостиницы, вошёл внутрь, плотно закрыл за собой дверь и лишь тогда сказал: «Я — Наоки Нагаи. Что угодно?»
Всякий раз эти истории пробуждали в Дайскэ скорее страх, нежели воинственный дух. Запах крови, который, Дайскэ казалось, он явственно ощущал, мешал воздать должное героям этих историй.
Уж если суждена смерть, то пусть она наступит во время какого-нибудь приступа, думал Дайскэ, хотя никаких приступов с ним пока не случалось, если не считать одолевавшей его время от времени дрожи в руках и ногах, в голосе или, скажем, нервного биения сердца. Правда, в последнее время он вроде бы ни разу не приходил в сильное возбуждение. А ведь сильное возбуждение, как выражение душевного состояния, и есть шаг на пути к смерти. Движимый любопытством, Дайскэ не раз пытался сделать этот шаг, подойти, как говорится, к барьеру смерти, но ничего не получилось. Да, за последние пять-шесть лет он стал совсем другим. Просто удивительно!
Дайскэ закрыл лежавшую перед ним книгу и встал. Из чуть приоткрытой стеклянной двери тянуло тёплым приятным ветерком, который слегка шевелил освещённые солнцем крупные красные цветы амаранта в горшке.
Дайскэ склонился над цветком, снял пыльцу с длинных тонких тычинок и бережно перенёс её на пестики.
— Что, муравьи наползли? — спросил Кадоно, входя в комнату. Дайскэ поднял голову.
— Уже вернулся?
— Вернулся. Он сказал, что завтра переезжает, и как раз собирался к вам.
— Кто? Хираока?
— Да… Всё же, как бы это сказать… человек он, похоже, и в самом деле занятой. Не то что вы… Если завелись муравьи, полейте цветок растительным маслом. Муравьи сразу начнут вылезать, тут-то и надо их давить. Хотите, я помогу.
— Какие там муравьи! Просто я решил воспользоваться погожей погодой и перенести пыльцу на пестики, чтобы быстрей образовалась завязь. Так, по крайней мере, меня учил садовник. Благо, и время свободное выдалось.
— Во-от оно что… Просто диву даёшься, как всё ловко устроено в мире… Кстати, есть ещё подходящее занятие — выращивать в горшках карликовые растения. Красиво, приятно…
Дайскэ лень было отвечать, и он промолчал. Вскоре он поднялся и, сказав: «Ну что ж, хватит, пожалуй, заниматься баловством», — вышел на веранду, сел в кресло из индийского тростника и погрузился в размышления. Кадоно стало скучно, но только было он направился к себе в комнату рядом с прихожей, как с веранды донёсся голос хозяина:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Ваш покорный слуга кот» — один из самых знаменитых романов классика японской литературы XX в. Нацумэ Сосэки, первок большое сатирическое произведение в японской литературе нового времени. 1907-1916 годы могут быть названы «годами Нацумэ» в японской литературе: настолько сильно было его влияние на умы японской интеллигенции тех лет. Такие великие писатели, как Акутагава Рюноскэ, Ясунари Кавабата и Дадзай Осаму считали себя его учениками. Герои повести — коты и люди. В японских книжках для детей принято изображать животное как маленького человечка с головой зверя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Нацумэ Сосэки (1867–1916) — крупнейший японский писатель, ставший классиком современной японской литературы.В однотомник вошли три романа писателя, признанные вершиной его творчества, — «Сансиро», «Затем», «Врата». Это в высшей степени сложные, многоплановые произведения, в которых отразились морально-этические поиски тогдашней интеллигенции, полная грозных и бурных событий жизнь начала века.Акутагава Рюноскэ называл Нацумэ своим учителем, для нескольких поколений японцев Нацумэ Сосэки был колоссом и кумиром.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
В однотомник вошли три романа писателя, признанные вершиной его творчества, — «Сансиро», «Затем», «Врата». Это в высшей степени сложные, многоплановые произведения, в которых отразились морально-этические поиски тогдашней интеллигенции, полная грозных и бурных событий жизнь начала века.Акутагава Рюноскэ называл Нацумэ своим учителем, для нескольких поколений японцев Нацумэ Сосэки был колоссом и кумиром. Он и сейчас продолжает быть одним из самых читаемых писателей.