Застывшее эхо - [41]

Капля третья, Шендерович снова общается с народом в транспорте. Московский «бомбила» доказывает знаменитому пассажиру, что всякий клочок земли от Кенигсберга до Курил, куда когда-либо ступала нога российского солдата, навсегда принадлежит России, но этот закон не распространяется на ноги немецких и монгольских солдат, а по существу же в мире царит право сильного. Однако «люди с фантазией», «всмотревшись в прошлое, в состояний представить себе будущее. Они знают, как гибнут царства – великие царства, не нашему чета»: «самый легкий способ стронуть этот оползень – собственная агрессия, делающая ненужной бумажкой карту мира». Далее звенят примеры, из которых явствует, что Рим подписал себе приговор триумфальным покорением Галлии, Наполеон – покорением Италии, Гитлер – покорением Франции…

Подразумевается, тихие и скромные живут вечно и благоденствуют. Шендерович, как и его оппонент, прекращает применение собственного принципа там, где он начинает работать против него: Британская империя подписала себе приговор, покорив Индию и Северную Америку, Франция – ступив в Индокитай и Северную Африку, Соединенные Штаты Америки обрекли себя на гибель, отправив первых добровольцев в мексиканский Техас, поскольку Мексика еще раньше погубила себя, посягнув на индейские территории. С этой логикой невозможно не согласиться: ничто не вечно под луной, и племя латинов уже подписало Риму смертный приговор, только-только аннексировав Лаций, равно как папа с мамой подписали мне приговор в момент моего зачатия. Правда, без этого не было бы ни Римской империи, ни пишущего эти строки, но это мелочи, конец всему делу венец – кто не родился, тому и умирать не придется. Не стоит омрачать нравоучительную схему напоминаниями о том, что аннексированные Римом народы и царства исчезли еще намного раньше. «Карфаген, – пишет Википедия, – был полностью разрушен, из 500 000 населения 50 000 (согласно сообщению Орозия, 55 000) были взяты в плен и стали рабами. Литература Карфагена была уничтожена, за исключением трактата о сельском хозяйстве, написанного Магоном. На территории Карфагена была создана римская провинция, управлявшаяся наместником из Утики». Еврейское государство тоже было разорено, но мы через две тысячи лет свое все-таки взяли, хотя наши враги утверждают, что взяли не свое, а чужое, поскольку на земле нет ни одной территории, которая пребывала бы в постоянном, а не во временном владении. Хуже того, мыслители никак не менее серьезные, чем Шендерович, смеют утверждать, что Древний Рим погубили вовсе не завоевания, а, напротив, вытеснение завоевательного духа духом потребительским…

Знаменитый Хантингтон заходит еще ближе: «Запад завоевал мир не из-за превосходства своих идей, ценностей или религии (в которую было обращено лишь небольшое количество представителей других цивилизаций), но, скорее, превосходством в применении организованного насилия. Жители Запада часто забывают этот факт, жители не-Запада никогда этого не забудут».

Однако не будем предоставлять трибуну врагу. Не следует, в частности, окропляя неприятеля желчью, ссылаться на какие-то общие принципы – они непременно ударят по своим, нужно не произносить вслух, но про себя твердо знать: мои враги виноваты уж тем, что наши интересы расходятся.

Капля четвертая. Путиирастлил Россию. «Она – его, пока у него есть силы (она любит силу) и деньги на водку и побрякушки». Крепко сказано. Но что, в Израиле, в США любят слабых лидеров? Силу не любят только те, кто опасается, что она обратится против них. И я, признаться, не вижу особой разницы между путинской и беспутинской Россией. Люди изменились ровно в той степени, в какой их изменил собственный опыт, повлиять на который ни Путин, ни Шендерович не имели ни малейшей возможности. Люди убедились, что мир, от радостей и гадостей которого они были отделены железным занавесом, а потому могли сочинять о нем любые сказки, гораздо более жесток и циничен, чем им грезилось, – вот они и повзрослели. Кто-то сам сделался жестоким и циничным, а кто-то, наоборот, более идеалистичным, поскольку потребовалось противостоять несравненно более мощным соблазнам. Люди менее интеллигентные были разочарованы меньше, потому что они всегда были ближе к грубым основам жизни и имели меньше возможностей предаваться грезам. А теперь они еще больше сошлись во мнениях с таким светочем европейской цивилизации, как Иоганн Вольфганг фон Гете: лучше несправедливость, чем беспорядок, кто где сидит, пусть там и сидит, сами же они, как никому никогда не служили, так и теперь не служат, а занимаются собственными делами – из того, что они не хотят служить нам, вовсе не следует, что они служат кому-то другому. К начальству любого уровня они не питают ни любви, ни ненависти, поскольку не претендуют на его место, зато либеральным соловьям они верить перестали окончательно. Не из-за «вековых традиций», а из-за собственного опыта, хотя они и раньше чувствовали ту обидную для нашего брата истину, к которой ценой горького опыта пришел Зощенко: мир устроен проще, обиднее и не для интеллигентных людей.