Застой. Перестройка. Отстой - [30]

— Даже отбойным молотком ее целяк не сломаешь!

…Пробил час дня, любимое время для многих советских служащих. Обед.

Большинство бедных сотрудников музея (в том числе Дубова, Шульц и Ерошкин) питалось в застойное и раннеперестроечное время в расположенном неподалеку ресторане ВТО. К этому ресторану музей был прикреплен на договорной (выгодной для музея) основе. Женщины побежали по магазинам. Главный художник музея Володя Бедолагин пошел занимать очередь в винный отдел роскошного Елисеевского магазина. Художник пил каждый день. И причем, исключительно на работе. Дома ему отвлекаться было некогда, дома он творил!

Выпивал на работе не только Бедолагин, но и многие другие. Традиция эта сложилась давно. В эпоху Леонида Ильича водка, вообще, в музее текла рекой, и на всех торжествах на столе обязательно стояло спиртное. При Горбачеве — на торжествах — пить перестали, но в трудовые будни музейщики очень даже позволяли себе расслабиться.

В состоянии алкогольного опьянения некоторые сотрудники неоднократно попадались на глаза директрисе Галине Ивановне. Она реагировала на это своеобразно — опьянение принимала за творческий, эмоциональный подъем работников. К трезвым относилась с подозрением и скрытой неприязнью.

Я тоже пошел в Елисевский магазин — купить Настюшке кефирку и цедевиту (она говорила — цедевит).

…Иногда мы все-таки работали — водили группы экскурсантов (не больше одной в день), читали лекции, изредка устраивали патриотические, идеологические мероприятия.

Вот и на этот раз на носу висел какой-то коммунистический вечер. Его можно было провести, не прилагая больших усилий, по известному и любимому в народе принципу «тяп-ляп» — лишь бы пригласить аудиторию — школьников и ПТУшников. А можно было и потрудиться — сделать так, чтобы вечер по-настоящему удался. За мероприятие отвечала как секретарь комсомольской организации Наталья Семеновна. На вечере, по ее задумке, должны были обязательно выступить студенты-интернационалисты, барды, поэты, слушатели Высшего Номенклатурного Института, коим отдавалось явное предпочтение, в силу того, что Галина Ивановна всю свою сознательную жизнь до музея проработала в комсомоле, точнее, в аппарате ЦК.

Наталья Семеновна непременно решила пригласить «афганца», то бишь парня, который служил в Афганистане. Но, к сожалению, ее «афганец» заболел. И пришлось мне выручать коллегу. Я вспомнил про Сережку Грушина…

Позвонил ему. Встретились в пивняке на Ждановской. Выпили по две кружочки, закусили креветочками. Я даже не успел попросить Сережку об услуге — его развезло, он разоткровенничался. Его буквально прорвало:

— Женек, мы все-таки живем в стране непуганых идиотов. И воров. Здесь, представляешь, все воры, все жулики, все хотят тебя наебать.

— Почему ты так думаешь? — спросил я.

— Да потому! — кипятился Сережка. — Торговал я раньше по ИТД медикаментами, обратился в специальную фирму, чтобы лицензию дали, — «штуку» «зелени» за это отгрузил. Год проработал, потом проверка — лицензия оказалась фальшивой. Надули.

— А ты что?

— А хули я? Я тоже малька подворовываю. Ну а что остается делать? Жрать-то надо. На зарплату грузчика и на ворованном чае не разживешься. Да ничего и не охраняется здесь. Вот недавно с ребятишками «взяли» склад с икрой, балычком, кальмарами… Консервы, короче. На семьдесят тысяч «бачей». Мы сначала-то на этот склад как порядочные пришли, закупили за свою «капусту» сто килограммов товара, все заодно посмотрели, где у них что… Как сигнализация отключается? Где охранники дремлют? Ну и «взяли» потом складик. Охрана, как всегда, спала. Товар ушел за неделю. Через обычные московские ларечки. Перестройка все-таки имеет свои плюсы — ларьков понастроили хуеву тучу! Ну, а вообще мой бизнес — это машины.

— Завозишь и продаешь?! — обрадовался я.

Сережка засмеялся.

— Угоняю. Потом продаю. Машин сто уже на моем счету. Но, вообще, жить становится все тяжелее и тяжелее. Горбач и Эльциноид все, говнюки, испортили. Воровать стало намного труднее. Страна хорошо жила только при Лене. Воровали ВСЕ. Работал на птицефабрике — тащил птицу, на чаеразвесочной фабрике — выносил чай. В неограниченном количестве. Сейчас больше десяти кг хер вынесешь. А это разве деньги! Леня всем давал воровать. Настоящий был руководитель.

— Серега, а у тебя что, — замямлил я, еще отхлебнув для храбрости из кружки пивка, — не возникало проблем с милицией? Все так легко сходило с рук? Если ты сто машин угнал…

— Ну приключались, конечно, мелкие неприятности, — ответил Серега. — Взяли мы как-то с пацанами шестисотый «Мерс» у одного банкира. Позвонили ему: «Так, мол, и так: двенадцать „штук“ — и вернем!» Но, понимаешь, посредники еще с нами работали. Цену накрутили до семнадцати «тонн», пидоры. Короче, приехали мои орлы на «стрелку». А их — хуяк, окружили. Всех повязали. Корешки мои, естественно, меня сдали. Я сидел в тот вечер дома, счастливый, комедию какую-то тупорылую, американскую смотрел. «Корешки» доложили по «мобиле»: мол, все о’ кей, Сергун, везем «капусту». Через полчаса позвонили в дверь. Я, даун, дверь и открыл (инстинкт самосохранения не сработал). Ну и мне ручкой пистолета — в еблище. У меня кровища, на башке — рог. Наручники надели. И — в воронок. Посадили в одну камеру с бомжом. Заебал, козел. Вонища от него стояла хуже, чем в сортире. Дал я какому-то сержантику денег, послал за жрачкой. Он притащил, я похавал, начал кумекать — хули делать? Вызвали на допрос. Начальник «мусоров» спрашивает: «Твое, Сергей, дело — „Мерсюк“?» «Нет, — говорю, — начальник, не мое. Оклеветали». «Ну, Сергей, — слышу в ответ, — смотри сюда. Даю тебе три часа, „Мерса“ не подгонишь — я тебя лично из „ТТ“ пристрелю». И — лох — отпустил меня. Я и срулил. Никто даже не проследил за мной. На понтах меня хотели взять. Дома я, правда, с тех пор не появлялся. Может быть, я даже в розыске сейчас состою, хотя вряд ли, они на такую мелочь, как я, времечко свое драгоценное тратить не будут.