Застой. Перестройка. Отстой - [24]

Я сделал. Материал прошел, хотя Дима Шкирин и сильно возражал. Шансы у меня увеличились. Ведь одна публикация уже была. Впрочем, вскорости до меня дошло, что количество публикаций вовсе не важно — это всего лишь зацепка для отказа.

И все же Пегов во многом помог мне разобраться в азах журналистской профессии. Саша давал ценные, мудрые советы:

— Ты должен схватить читателя за грудки и уже ни на секунду его не отпускать. Учти, газета — это бумага, с которой люди ходят в сортир, а, по идее, мы должны писать так, чтобы они с газетой в сортир не ходили. У нас, репортеров, много конкурентов. Главный из них — телевидение! Поэтому мы и должны уметь не только рассказывать в материалах, но и показывать. Это искусство! И самое главное: не пиши в газету!

— То есть? — не понял я.

— Не подслащивай пилюлю, ни под кого не подстраивайся! Не занимайся саморедактированием. Для политической обработки материала есть я. А ты пиши сермягу!

Эти советы я запомнил.

Но места в газете — репортера — мудрый и добрый Саша все не предлагал и не предлагал. Даже на оклад в сто рублей. Даже на договор. А за весьма большой материал о молодом летчике из Быкова я получил семь рублей восемьдесят копеек. Это за две недели работы. Не прокормишься.

Я потихоньку начал искать работу в других местах. Приходил во многие организации и предприятия и предлагал-предлагал-предлагал свои услуги. Делал вторую тотальную попытку устроиться на службу. Но даже в тех местах, где висели вывески «Требуются, требуются, требуются», никто меня почему-то не брал.

Уже совершенно потерявший всякую надежду, я заглянул в музей революционного писателя Беднякова. И — о, чудо! — там оказалась свободна ставка младшего научного сотрудника. С огромным окладом… В сто рублей.

Сердобольная и экспресcивная директриса Галина Ивановна Доброва (на вид ей было лет шестьдесят) почему-то в меня поверила.

Она сказала:

— Даю вам неделю испытательного срока. Пока просто приходите в музей, перечитайте величайшего из величайших Николая Алексеевича Беднякова. И будем решать вопрос.

Я согласился. Я делал все, что меня просили. И через неделю директриса взяла меня на работу, за что я был ей бесконечно признателен.

* * *

…Осенняя перестроечная Москва 1988 года пробуждалась от короткой, как передышка боксеров между раундами, ночи. Затаившаяся улица Горького накапливала силы, чтобы где-то часам к восьми-девяти вскрыться, точно река во время половодья. Заспанный милиционер, размахивая жезлом регулировщика, шел в свою стеклянную каморку, расположенную под часами, рядом с памятником Пушкину, или как говорили когда-то, с Пампушемнатвербуле. Фотографы, имеющие патент на ИТД, устанавливали свою несоветскую хитроумную аппаратуру. Бесчисленные нервные приезжие начинали спрашивать у дворников, метущих тротуар, и у блюстителей порядка, как добраться до Елисеевского магазина.

И вот пробило восемь часов. Вскрылась Тверская, как река, и побежала «куда не знает». В сторону Красной площади и Белорусского вокзала, Неглинки и Арбата. От напора людей центр стал трещать по швам, как бы стала трещать курточка самого крупного мужского размера на одном из моих знакомых шеф-поваров из ресторана «Прага». Закипел, зашумел московский муравейник.

МНСы и СНСы

…Наталье Семеновне Дубовой исполнилось двадцать четыре года. Она выросла в семье очень почтенных родителей. Ее мама работала директором школы, папа преподавал в Московском (областном) педагогическом институте имени Крупской. Наташа старалась не отставать от папеньки с маменькой. И, как завещал дедушка Ленин, училась, училась, училась. Упорно и вдохновенно. За что и была после окончания школы осчастливлена очень необходимым при поступлении в ВУЗ пятерочным аттестатом и золотой медалью. Не беда, что юная Наташенька, как она сама рассказывала своим знакомым, всю математику, физику и химию сдирала у двух своих лучших подруг: Светки Ивановой (Светки большой) и Светки Миллер (Светки маленькой) — у этих двух девушек сдирал весь класс и математику, и физику, и химию… Да и сами учителя порой консультировались у них по тем или иным вопросам школьной программы. У Светки Ивановой папа работал на кафедре высшей математики ФИЗТЕХа, а Светка Миллер просто такой умной уродилась.

Словом, жила-была Наташа, как и полагается жить простой советской комсомолке. Чyдно жила, как она сама любила повторять. И выглядела весьма импозантно. Всегда строгое платье, аккуратная прическа, завитые каштановые волосы, немного припудренные щечки и подкрашенные веки, голубенькие глазки да чуть вздернутый носик.

Будучи студенткой, двадцати лет отроду она вышла замуж за своего былого одноклассника Диму Дубова, статного, усатого, широкоплечего мастера спорта по гребле.

В двадцать два года она закончила с красным дипломом институт, и маман устроила ее по блату в музей пролетарского писателя Беднякова.

* * *

…Леонид Мефодьевич Ерошкин свою сознательную тридцатипятилетнюю жизнь, начиная со студенческой скамьи, посвятил борьбе с Зеленым Змием. И боролся с ним весьма успешно.

— А что, — говорил своим приятелям Леонид Мефодьевич, — я большую пользу государству принес и приношу, выпивая эту гадость, отбирая ее у других. Выпил бы ее какой-нибудь молоденький пацаненок, вьюноша зелененький, да и в козленочка бы оборотился, а то я все беру на себя!