Застолье теней - [13]

Господин Гликсман передергивает плечами.

— Другой излюбленный сюжет внутренней дурочки, — заходит он с другой стороны, не желая сдаваться, — это повесть о несчастном влюбленном, всюду плетущемся за своей порочной возлюбленной…

Он прерывается потому, что Блинда не слушает его. Она смотрит на спускающегося с лестницы Распорядителя Столов.

— Не кажется ли вам, — обращается к нему Блинда, — что нашему господину Гликсману очень подошла бы здоровая спортивная женщина в раннем репродукционном периоде. Я просто вижу ее. Вот она передо мной на беговом тренажере. У нее сильные ноги и волосы собраны в милый хвостик и открывают чистую линию шеи. Ее маленькая грудь делает два колебания на один спортивный шаг. Она небольшого роста и весит немного, но стоит ей перейти на плавный бег, и в такт ему начинает стучать эта лента, которая движется под ней и подвывает, как две противные флейты… передача? трансмиссия? как это называется? Стоило бы только господину Гликсману приобнять ее за талию, как у нее тут же произошла бы задержка месячных. Она родила бы ему ребенка, словно выстрелила бы. Только успей разорвать пуповину, потому что здоровое дитя сразу вскочит на ноги и рванется вперед, чтобы дать пинка соседской собаке. Кстати, почему у нас нет здесь беговых тренажеров и собак?

— Зачем господину Гликсману ЗДЕСЬ женщина в репродукционном периоде и зачем вам ЗДЕСЬ беговые дорожки? — спрашивает Распорядитель Столов, не удостаивая упоминанием собак. «Не хватало мне устроить здесь еще и собачье застолье», — подумал он.

— Еще бы, — бурчит Бруталюк, — какие женщины? Здесь даже нет спален.

— Мертвым для сна не требуются их телесные оболочки, — тихо объясняет дама без бровей и с быстрым ртом девочке в ответ на ее недоуменный взгляд.

— Бедняжка, — шепчет она на ухо Блинде, — ни у нее, ни у матери ее никогда не было телесных оболочек, они принадлежали игравшим их актрисам.

«Кинематограф — выдумка Распорядителя Столов, — озаряет Блинду внезапная догадка, — милосердная психологическая подготовка к Застолью. Ведь человеческие души так сродни кинематографическим образам — бестелесны и вечны».

Пока тянутся застольные разговоры, даме без бровей и с быстрым ртом случилось прикорнуть, и ей приснился настоящий плотный земной сон, хотя, строго говоря, в Застолье нет снов. Аналогом земного сна являются так называемые «блуждания воли» и «погружения мысли». Но это был именно сон. Ей снилось соитие, быстрое, нервное, горячее, тревожное, потому что происходило оно в лучшее для соития время — в предрассветные минуты, когда тьма только начинает слабеть и покрываться сероватой паутиной утра, разгорающееся пламя еще надежно скрыто во внутренних покоях, но напряженный пожарный рукав, уже проведенный через окна и двери, подтягивается ближе, ближе — к очагу пожара. Она неистово скакала на ком-то, торопясь дойти до предела, прежде чем растает тьма и их обоих и дымящиеся мокрые головни окутает утро, схожее с молоком на темном глиняном дне узкогорлого кувшина.

Когда все закончилось, она не сразу открыла глаза. Открыв, огляделась. Кто это был? Господин Гликсман? Бруталюк? Кто-то из ангелов? Поколебавшись, она решила не доводить дознания до определенного результата и только спросила у Блинды, какое сегодня число.

13

А вот пример настоящих «блуждания воли» и «погружения мысли», бессмысленных и сумбурных. Это блуждание воли и погружение мысли господина Гликсмана.

— Черт побери, я постоянно глотаю не те лекарства, — говорил прохожий на длинной улице, прижимая к уху сотовый телефон.

Господин Гликсман, обгоняя его, подумал о том, что лицо человека, говорящего на ходу по телефону, выглядит всегда отрешенно, а порою нежно, будто он ведет беседу с собственной душой.

Господин Гликсман оглянулся. Прохожий, не отрывая телефона от уха, глянул в ответ на господина Гликсмана. Он не нахмурился, не выразил недовольства, а только перевел лицевые мышцы в гримаску легкого удивления.

— Извините, — сказал господин Гликсман, — я только хотел посоветовать вам хранить утренние и вечерние лекарства на разных этажах, я сам так и делаю и поэтому никогда не путаю их.

Господин Гликсман улыбнулся, а прохожий, прикрывая микрофон телефонного аппарата, радостно улыбнулся и закивал головой ему в ответ. В свою очередь господин Гликсман приветливо махнул рукой на прощание, отвернулся и ускорил шаг, а прохожий продолжил беседу приглушенным голосом. Господин Гликсман предположил, что он пересказывает собеседнику неожиданное приключение и обсуждает полученный им совет.

Далее господин Гликсман свернул на тесную улицу, все дома которой были шестиэтажно-одинаковыми, сложенными из нарядного лакированного красного кирпича. Одинаковость домов разнообразилась украшениями из черного металла, в которых не было ни единой округлости, не было даже острых или тупых углов, а только углы прямые и прямоугольная ступенчатость.

Эту безлюдную мрачноватую улицу господин Гликсман миновал очень быстро и вышел на другую, гораздо более широкую, с домами разными и совершенно белыми. Дома были волнистые, с волнистыми же кармашками балконов, и в некоторые из этих кармашков вставлены были курящие женщины с сигаретами, направленными наискосок, огоньком и дымком — в облака. Голые локти женщин направлены вниз — в сторону господина Гликсмана. В конце улицы он узрел детскую площадку в маленьком парке, а над ней возвышался, видимо, Гулливер. Видимо, потому что господин Гликсман подходил к Гулливеру со спины, к которой была приделана винтовая лесенка, приглашавшая посидеть на плечах у великана. Господин Гликсман не утерпел, дурачась, взобрался на плечи Гулливеру и оттуда помахал рукой женщинам с сигаретами, но они его не заметили. Спустившись, он обошел Гулливера и тут с изумлением обнаружил, что это был вовсе не Гулливер, а трехметровый эсэсовец в полной форме, с двойными молниями на правой петлице, с закатанными рукавами и «шмайссером» в руках. Господин Гликсман удивился бестактности устроителей детской площадки, оглянулся быстро, точно ли не видели его женщины, курящие на балконах, как он сидел на плечах у эсэсовца, и быстро удалился.