Застенок - [14]

На ее сморщенном личике играла беззубая улыбка, две седые прядки у висков вились упругими колечками, единственный глаз смотрел с нежностью и обожанием – второе око вытекло давным-давно, складки на тощей шее образовывали нечто вроде жабо, а дурманящее дыхание едва не сбило жениха с ног. Гости напирали, требуя соединить уста. Роман содрогался от тошноты, но не мог оторвать от нее глаз – не было сил противиться колдовству. Крепко зажмурившись, Роман коснулся губами запавшего рта… Пробуждение было кошмарным. Никогда еще он не испытывал такого мучительного стыда и неописуемого отвращения к себе. Острый спазм желудка катапультировал его из постели и погнал в уборную…

Рита безмятежно посапывала, уткнувшись лицом в его плечо. Роман задумчиво перебирал в пальцах ее шелковистые волосы, совсем непохожие на сон.

Марго была настоящей. И, кажется, он был рад этому – впервые в жизни.

7. Муки поэта

В первый день лета по дороге в редакцию мысли Романа были заняты трупами. Похоронный звон отмеривал ритм четырехстопного амфибрахия, слова сплетались в могильный венок, абсолютная горечь бытия увы, не серебряного – глиняного века припорошила улицы города. Трупное окоченение было повсюду, и не виделось от него спасения. Вот и еще один трупный артефакт. На тротуаре, прижавшись к решетчатой оградке, лежала дохлая кошка. В метре от нее переполненный мусорный ящик изящно изрыгивал из широкого зева под ноги прохожим трупы упаковок от мороженого и чипсов…

В редакции он чуть не до смерти сходу напугал подвернувшуюся под руку бухгалтершу. Анна Михайловна симпатизировала Роману всей душой – широкой и по-женски всеобъемлющей. Общего дамского любимца эта душа вмещала в себя в качестве чисто платонической отрады. Порог сорокалетия давно был оставлен почтенной дамой позади, в туманных и непроглядных далях, муж скрылся из виду там же, не снабдив супругу детьми. Нерастраченный потенциал Анны Михайловны – и женский, и материнский – теперь изливался целиком на Романа.

– Анна Михална, посмотрите на меня, пожалуйста, внимательно.

– Плохо себя чувствуешь, Рома? – обеспокоилась та. – Не заболел ли?

– Да я не о том. Вы мне скажите, я похож на труп?

– Да что ты! – Анна Михайловна изменилась в лице и замахала руками. – Ты, Роман, брось эти шутки!

– Ну а все-таки? – настаивал живой труп.

– Совсем не похож! Да точно ли ты здоров?

– Здоров, Анна Михална, здоров. – Роман был серьезен и печален.

– У тебя что-то случилось, – определила Анна Михайловна. – С девушкой поссорился? Или в историю попал?

– Не беспокойтесь, ничего такого со мной не случилось. Пустяки.

Анна Михайловна озабоченно смотрела ему вслед.

Вся редакторская компания была уже в сборе.

Коллеги упражнялись в отвлеченном интеллектуальном словопрении. Валера заметно проигрывал.

– …двое против одного, сдавайся.

– Самурай не сдается. Самурай делает харакири непобежденным.

– А не ты ли на днях разглагольствовал про баранью невосприимчивость к доводам разума? – съерничала Марина.

– Не делай из божьего дара яичницу, – ответил Валера. – Свободный, гордый ум, понимаешь ли, тоже не всегда удается своротить с дороги. Но заметь – причины разные: умный доходит до своей упертости сам, путем размышлений, а баран уверен в своих так называемых убеждениях потому, что их в него впихнули вместе с рекламой.

– Ты сноб, Валерка. На пару с Васей. Столковались вы с ним, что ли?

– С умным человеком и поговорить любопытно, – процитировал Валера классика.

– О! Легок на помине.

– Кого не видел – здоровеньки булы, – сказал пожаловавший в гости Вася и строго посмотрел на Марину. – А знаешь, как у нас в деревне говорят? Легко в помине, тяжело в могиле.

Вася был человеком из народа, пришедшим в город, чтобы приобщиться к духовной культуре человечества в местном университете. Факультет выбрал по неизвестным причинам психологический. Из деревни он пришел четыре года назад, а на жизнь зарабатывал верстальным трудом, обучившись этому на курсах. В деревне Васю дожидались жена и двое детей.

– Страсти-то какие у вас там! – понарошку испугалась Марина. – А что это значит?

– Это значит – не произноси имя ближнего твоего всуе.

– Хорошо, – согласилась Марина. – Всуе я буду звать тебя не Васей, а Петей.

– Договорились. Роман Вячеславич, я по твою душу. Подтягивать треба потуже ремень.

– В каком смысле?

– Сокращать надо твои объемы, – Вася разложил на столе страницы верстки. – Так, значит, здесь – примерно на триста знаков. Здесь – на четыре строки.

– Нет, – Роман энергично замотал головой. – Сокращать не буду. Это все равно, что рубить кошке хвост. Здесь не сокращать надо, а увеличивать твое прокрустово ложе.

– Это за счет чего же?

– Во-первых, убрать врезку. И так уже крошечные рассказики, зачем еще пересказ содержания втискивать? Для даунов? А во-вторых, стихотворную рубрику нужно увеличивать, сколько раз говорил. Вот… это вот так, это сюда…

– Ну, Роман Вячеславич, ты не прав. Сильно не прав.

Решать вопрос отправились к шефу. Тот присудил победе Васе. А затем, косо стрельнув глазом по завлиту, пригласил его зайти попозже.

– Да, кстати, коллега, – заговорил Вася в коридоре. – Книжка мне тут одна в руки попалась. Так вот, интересуюсь я – такой графоман соцреализма Вячеслав Полоскин случайно не приходится тебе кем-нибудь?