Застенчивый порнограф - [73]

— Но ведь вовсе не холодно.

Я закрыл лицо руками.

— Ты чем-то огорчен?

— Я пытаюсь унять дрожь. У тебя никогда не стучали зубы?

— Бывало такое.

Я отнял руки от лица. Девчонка уставилась на меня. И в ее ясном и гордом взгляде было что-то, что раздражало меня.

— Почему ты сидишь здесь одна?

Она встала со скамейки и вышла на дорогу посмотреть, не идет ли автобус.

— Он сейчас должен подъехать, — сказала она.

Я тоже поднялся, подошел к ней и поправил корону. Она улыбнулась. На вершине холма показался автобус. Его фары освещали дорогу. Девочка вышла на середину шоссе и подняла руку. Замигала фара, указывающая направление, и автобус подкатил к остановке. Девочка достала кошелек. Потом повернулась ко мне:

— А ты не поедешь?

Я покачал головой.

— Ну пока.

Она вошла в автобус и подала монету улыбающемуся шоферу. Я стоял перед навесом и смотрел вслед автобусу, который катил в сторону города. Потом вернулся под навес, лег на скамейку и закрыл глаза, мне захотелось уснуть и увидеть прекрасный сон. Но перед моими глазами возникло лишь улыбающееся под тряпкой лицо Мартенса, и я услышал его голос: «Молодец, Симон». Я пошел по дороге по направлению к городу. Темнота, ночь, лес, асфальт и фонарные столбы, реклама пепси, дизельного масла, портреты светловолосых фотомоделей, проезжающие мимо легковушки и автобусы — все внезапно оказалось где-то далеко, словно между мной и остальным миром возникла невидимая пленка. Я шел по дороге, и плакал, мне было ужасно жаль себя, я чувствовал себя самым одиноким человеком на свете. И все из-за мертвого полицейского. И тут я понял: это не я отомстил ему. Виго смотрел на меня сквозь мокрую тряпку и кротко улыбался. Он этого хотел, Сара, чтобы я стоял там с шилом в руке, чтобы я ослепил его. И я подумал про себя: «Он хочет, чтобы ты шел по этой дороге и плакал, и думал о том же, о чем тогда думал он, чтобы твоя голова медленно наполнялась мыслями, которые раньше принадлежали ему».

Я пришел в город ночью. Были видны только неоновая реклама и экраны. Я шел по торговым улицам к гавани, и мой взгляд скользил по великолепным телам. Какой-то мужчина вышел из красной будки со счастливым фей-сом. Я остановил его и спросил, который час. В гавани возле здания таможни горел фонарь. В проходах между кранами дул мягкий соленый летний ветер. Я лег на картонный ящик, накрылся с головой курткой и уснул.

Проснувшись, я уставился на кран, поднимающий болтающийся контейнер. Поодаль два человека грузили ящики в трейлер. Я смотрел, как они работают, и решил, что мне тоже нужно начать носить ящики в трейлер и попасть на борт судна. Я восхищался движениями мужчин, их мускулами и терпением. Руки, ящики, причал, ящики, руки, трейлер, пристань. Работа шла все быстрее и быстрее. Как в динамичном фильме. Я решил, что у меня наверняка не все ладно с глазами, и отвернулся. Но когда я направился к судну, вроде бы все стало опять в порядке. Ведь ты сама знаешь, Сара: все, что ты видишь, связано с миром невидимыми нитями, но рано или поздно эти нити развяжутся, и мы поплывем к облакам.

Это мое последнее письмо тебе, Сара. Ведь теперь, хотя и не очень скоро, я смогу увидеть тебя собственными глазами.

С.

40

Первое, что он разглядел в проемы между ящиками, был туман. Сквозь туман виднелась гавань с судами и рядами контейнеров с грузчиками в оранжевых комбинезонах, кранами и кривыми вывесками экспедиционных фирм. Шофер завел мотор, и через пару минут машина оказалась на берегу. Он лежал, прижавшись лицом к ящику, и смотрел на гавань, на туман, на машины и краны, на таможенников, которые махали, подавая знак, чтобы трейлер отошел в сторону. Машина остановилась. Шофер открыл дверцу и вышел, держа в руках бумаги, и пошел с таможенником в их контору.

Он спрыгнул со ступеньки, ноги у него вдруг ослабели, голова стала странно легкой, и он чуть не рухнул на асфальт.

Он сидел в автобусе, прижав лицо к стеклу, и вглядывался в туман, но различал лишь силуэты города. На мгновение он испугался. Город. Маркусгатен, мать, тетя Элена и Сара. Все заволокла дымка, все заглотила темная пасть, которую Симон однажды нарисовал.

Чуть позже он уже шел по центру Одера Вокруг были новые заведения, новые рекламные щиты, новые фотомодели и новые будки на перекрестках. Но он их не замечал, он смотрел прямо перед собой, на свои ноги, на асфальт, на улицу. Еще через десять минут он оказался на Маркусгатен. Здесь была квартира Вероники и Элены.

Он пошел медленно. Подошвы прилипали к асфальту. Он волочил ноги, словно они были чугунными. Он чувствовал ужасную усталость и был вынужден остановиться. В горле у него пересохло. Увидев какой-то дешевый ресторанчик с полузасохшими растениями в витрине и неоновой вывеской над входом, он вошел внутрь и велел толстой хозяйке принести ему лимонад. Она посмотрела на него и плотоядно улыбнулась. Ее жирные губы искривились. Он вдруг понял, что заказал лимонад на своем родном языке, и она приняла вежливую интонацию за приглашение к флирту. Он схватил стакан, что-то пробормотал и уселся в угол. Он провел там больше получаса, глядя исподволь на пожилую пару, которая тихо беседовала в другом конце зала. На голове у женщины был черный платок, а мужчина с непроницаемым лицом курил дешевые сигары и пускал дым перед собой. Симон выпил лимонад и поспешил проскользнуть мимо стойки бара.