Застенчивый порнограф - [68]

— Спасибо. — Я заморгал.

— Я хочу предложить тебе работать у меня, Тобиас.

— Что?

— Позволь сделать тебе конкретное предложение. Даю слово, ты будешь зарабатывать больше, чем где-либо. А пока что не хочешь ли провести здесь пару дней, покуда не уляжется непогода? Чувствуй себя как дома.

— А почему?

— Мы потолкуем позднее.

Лицо исчезло.

На экране снова появились лодыжки. Я потер глаза. Пока он говорил, я напряженно думал. Мне казалось, будто я знаю о нем все. Нет, я хочу сказать, что он знает обо мне все. Ведь я не узнал его. Это было так давно, возможно, он изменился. Мне кажется, он болен. Когда он говорил, я не мог вспомнить, зачем приехал сюда. Подумай, Сара, что если бы я все забыл! Если бы остался жить в этом доме, в этой комнате! Забыл бы тебя, забыл, зачем явился сюда! Я посмотрел на лампу на потолке. Желтый свет стал слабее. Я уверен, что там установлена камера.

Я снова лег на постель. Решил разработать план, как ослепить его. Я достал ручку и бумагу и набросал план. Не очень-то сложный.

1. Подружиться с ним.

2. Ослепить его.

3. Незаметно исчезнуть из дома.

Я прочитал план и решил, что он вполне подходящий. Потом скатал бумагу в маленький шарик, обсосал хорошенько, чтобы он стал мягкий, и проглотил.

Я лежал на кровати и думал о Филиппе и Эве. Пытался забыть все за несколько минут. Фотографии, которые я послал Мартенсу, поездку сюда, этот дом и синие холмы, поросшие кустарником. Я лег на живот, положил голову на подушку и стал думать о тебе. Но не смог представить твое лицо. Оно было какое-то неясное, будто чья-то рука махала перед ним, словно кто-то медленно стирал ластиком твои глаза, подбородок… Это было невыносимо, Сара. Я встал и начал искать бумагу, чтобы написать тебе. На полке над ночным столиком я нашел старое «вечное перо», лист бумаги и принялся писать.

37

Милая Сара.

Уже восемь утра, снова подул сильный ветер, правда не такой сильный, как раньше, но его завывание проникает мне в самое сердце. Облака клубятся над холмами, закрывают вершину горы и снова возвращаются и повисают над холмами. У меня болят глаза. Я так проголодался, что съел листок бумаги. По глупости. У бумаги был привкус чернил, хотя я не писал на ней. Закончив каждое предложение, я останавливаюсь и думаю про свой живот. В животе у меня урчит. Не знаю, продолжать мне писать или пойти поискать кухню.

Я сидел на кровати и обдумывал свой план. Потом лег и стал растирать живот. Наконец встал, чтобы проверить, лежит ли все еще шило в кармане куртки. Когда я повернулся, то уставился прямо в лицо Мартенса на экране. Сейчас оно казалось бледнее и изможденнее. Глаза широко раскрыты. Он попытался улыбнуться. «Не заметил ли он чего-нибудь? — пробормотал я себе под нос. — А вдруг заметил?» Мартенс посмотрел в сторону, словно в его комнате находился еще кто-то. Но никого не было видно.

— Ты очень бледный, Тобиас.

— Бледный?

— Ты хорошо выспался?

Я пожал плечами.

— Тебе наверняка любопытно узнать, почему я пригласил тебя сюда Ведь мы с тобой незнакомы. Хочешь посмотреть мои снимки? Я всегда интересовался фотографией. Рассказать тебе одну историю? Что? Ты не ответил. Ты очень бледный, Тобиас. Родители подарили мне камеру, когда я был еще мальчишкой. Собственно говоря, мне подарил ее отец. Он тоже любил фотографировать. Мою мать… это не интересовало.

Но, по правде говоря, он не был моим отцом. Я хочу сказать, в социальном и эмоциональном смысле — да, но не в биологическом. Своего биологического отца я не знал, никогда его не видел. Во всяком случае, фотоаппарат дал мне приемный отец. И кто же еще может подарить ребенку фотоаппарат, как не отец? Спроси, и я дам точное определение слову «отец». Это взрослый мужчина, который дарит ребенку фотоаппарат. Ну, в общем, я получил фотоаппарат от этого мужчины. Я был тогда ребенком, нет, скорее подростком. По сути дела, я еще не дорос до юноши. Я пребывал в переходном возрасте. Может, я был так неуверен в себе, потому что я был не тем и не этим. У меня было такое ощущение до того, как получил от отца фотоаппарат. Ясное дело, я тут же начал фотографировать. Что стал бы делать ты на моем месте? Я имею в виду, если бы получил шикарный фотоаппарат. Хотя меня вечно мучило какое-то беспокойство, это не помешало мне тут же начать фотографировать. Я полюбил этот фотоаппарат, Тобиас. Я принялся рьяно снимать все, что видел вокруг, — лужайку в парке, машину отца, свою кровать и письменный стол, плакат с любимыми футболистами. Глядя на снимки, я думал, что это мой мир, только мой и больше ничей, я был его хозяином. Я создавал его. Я снимал свои руки, коленки, которые смотрели друг на друга. Держал камеру перед собой и фотографировал свое лицо. Рассматривая снимки, я понял, кем хочу стать. Позднее я начал потихоньку снимать свою сестру. Я любил эту камеру. Я уговорил свою первую возлюбленную позволить мне сфотографировать ее живот. Мне очень нравился этот снимок. Эта девушка была тяжело больна. Я поступил в полицию, Тобиас, и на много лет забросил фотографию. Я видел криминальные снимки, отвратительные. Не хочу говорить с тобой о вещах, которые заставляют человека делать подобные фотографии. Несколько лет назад я проходил мимо одного магазина. На витрине я увидел фотоаппарат, похожий на тот, который получил от своего отца. Я зашел и купил его. Это была камера «Хассельблад». Я стал перебирать свои старые снимки. Они показали мне, насколько я изменился. Это были фотографии другого человека Я смотрел на них с удивлением. Неужели это я? Это были мои снимки. Прекрасные снимки. И я снова начал фотографировать, я не хотел делать подобные снимки. Не знаю, были ли они правдивыми. Но они были правдивее меня. О, я знал, что это единственное, для чего есть смысл жить. Создавать фотографии безобразные и успокаивающие душу. Я остановился, не давая себе упасть сквозь годы. Остановился у пропасти. Впервые в жизни я почувствовал, что переполнен чем-то новым. Переполнен до краев.