Заслон - [49]

И Гамов сдался.

— Оно, конечно, — сказал он после недолгого раздумья, — только хлопотно очень, да и боязно: такая персона, вдруг да не угодишь…

— А чего тебе угождать-то, Михалыч, — шумно обрадовался Сычев. — Карьеры ты, слава богу, не делаешь и не собираешься! Живешь, как тебе бог на душу положит. Отдыхаешь на покое… Может, ты расходов боишься? Так скажи прямо. Я плачу!

Гамов замахал обеими руками, заклялся, забожился, и вопрос был решен. Они еще немного побеседовали, и, повздыхав: «Будь здесь моя старушка, разве стал бы я так навязываться», — Сычев вручил хозяину каллиграфически выписанный на золотообрезном картоне пригласительный билет на съезд и отбыл восвояси. И когда настало время, Гамов пошел на съезд представителей белогвардейской рати просто так, из любопытства: «Сахаров с приветом от Вильсона. Что ж, послушаем, куда теперь ветер дует…»

Никогда еще старенькое казино, стоявшее на одной из тихих, мощенных булыжником улиц пограничного городка, не видало в своих степах более изысканного общества, чем в это июльское утро. Белогвардейцы съехались в Сахалян со всего Дальнего Востока. Здесь были офицеры всех мастей и расцветок и всех видов оружия: от сумрачных и поджарых, с математически ясным умом артиллеристов и вытанцовывающих, как балерины, пехотинцев до седенького, давно уже разучившегося возводить какие-либо укрепления отставного фортификатора и грузного адмирала.

Это сборище казалось испуганным сахалянцам нашествием саранчи. Бегали и искали у Чурина и Ти Фантая анчоусов и сухих вин вышколенные денщики. Резались в карты и жаждали приключений молоденькие адъютанты. Не все было скромно, не все пристойно, но никто не жаловался на гостей. Любой урон с лихвой возмещался деньгами, ссориться с сахалянским населением белым было не с руки.

Возвратившийся недавно из Вашингтона генерал Сахаров не скупился на расходы и был шокирован фривольностью обстановки, в которой ему предстояло сообщить о результатах своей миссии. Эти резвящиеся на сиреневом потолке нимфы, эти шелковые ширмочки на окнах и огромное, во всю стену, трюмо, мутно отражающее все, что происходит в зале, действовали ему на нервы.

Высокий и статный генерал то и дело подносил к носу батистовый платок и окидывал собравшихся быстрым взглядом карих с прозеленью глаз. Тонкий с горбинкой нос, широкие и редкие, тронутые сединой и смыкающиеся над переносьем брови, высокий гладкий лоб, вьющиеся волосы делали лицо Сахарова незаурядным и запоминающимся с первого взгляда.

Сахаров, сняв белые замшевые перчатки, аккуратно складывает носовой платок, округлым и заученно-красивым жестом берет графин и наливает в стакан воду. Спокойствие… спокойствие… Лучше помолчать лишнюю ми- нуту, чем сказать то, чего не следует говорить. Какое ожидание написано на этих истомленных духотой и жизненной усталостью лицах! Что это там, на боковом панно? Орфей в аду? Очень хорошо. Он охотно возьмет на себя роль Орфея. Успокоить их, зачаровать, усыпить… И в разрисованный с тусклой позолотой зал полетели слова успокоения и надежды:

— Господа офицеры! В Белом Доме президент Вильсон горячо меня заверил, что Америка не остановится на полпути и станет помогать нам до тех самых пор, пока русскому дворянству не будут возвращены все его привилегии и утраченные материальные ценности. Именно это он и просил передать вам, господа. — «Черта с два, — копошилась где-то на задворках сознания предательская мыслишка. — Вильсон менее всего намерен рисковать. Эта ходячая добродетель откровенно заявляет, что Дальний Восток на данном этапе не может рассматриваться как плацдарм для похода иностранных и белогвардейских войск в Сибирь и за Уральские горы. Средства для дальнейшей борьбы с большевиками нужно изыскивать нам самим».

Но вслух Сахаров произносил нечто совершенно противоположное своим мыслям: ласкающее слух и убаюкивающее, как сказка: о симпатиях и антипатиях правящих кругов Америки, о надеждах, возлагаемых «самой демократической страной в мире» на свободную Россию… Он берет наполненный до краев водой хрустальный стакан, поднимает его и как бы в задумчивости продолжает:

— Мы сидели с президентом на веранде его загородной виллы за чашкой кофе. Президент Вильсон сказал: «Война между Японией и Советской Россией неизбежна…»

— Дай-то бог, — шумно выдохнул кто-то в зале.

— Бог этого не даст, — вкрадчиво сказал Сахаров, поставил стакан и возвысил голос: — Господа офицеры, прославленные полководцы, заслуженные генералы и вы, надежда империи, еще ничем не отличившаяся золотая молодежь! Сейчас США более чем когда-либо готовы протянуть нам руку помощи, в чем бы она ни выражалась: в теплом обмундировании или в консервированном беконе, в долларах или в живой силе. Слово, данное в Белом Доме, не прозвучит впустую. Это перст судьбы, и судьба ваша в ваших руках, господа! Вы, священная белая рать, должны сделать все от вас зависящее, чтобы война Японии с Советской Россией началась как можно скорее. Война приведет к ослаблению обеих сторон, и вот тут-то в решающий момент Америка и наложит свое «вето». Я зову вас в бой, господа, в бой до последнего дыхания. И родина-мать увенчает вас лаврами!