Заслон - [11]

Выразив Бекману соболезнование и придвигая чашечку чаю, японский консул, господин Сибата, на мгновение задумался и вдруг, зорко глянув поверх очков, торжественно объявил, что члены общества «Черного Дракона» не сидели сложа руки, а… изобрели (он так и выразился — «изобрели») бронепоезд.

— Изобрели бронепоезд?! — поперхнулся чаем штабс-капитан. — Нет, вы шутите, господин Сибата! — Но Сибата вовсе не намерен был шутить. Любезно улыбаясь, он помог Бекману одеться, вывел его во двор, усадил в кошевку, и, они помчались на вокзал.

«Бронепоезд» — несколько платформ, обложенных кирпичом и мешками со смерзшимся песком — выглядел внушительно. Черные глазки пулеметов вызывающе поблескивали в амбразурах. Из открытых ящиков свисали пулеметные ленты. Японцы — маленькие, немногословные, в суконных пальто и высоких ботах, деловито топтались вокруг своего детища. Наскучавшиеся в здании вокзала оборонцы, окружив Бекмана, радостно твердили, что теперь большевикам крышка, — можно по телеграфу заказывать ужин на узловой станции Бочкарево. Штабс-капитан отвечал на шутки шутками. Были розданы оставшиеся в буфете вокзала папиросы и конфеты. Илька, разгрызая острыми зубами грильяж, пересчитывал по пальцам отсутствующих сверстников и членов «Союза учащейся молодежи». Его подняли на-смех:

— Попал пальцем в небо, сдобная булочка! Это для тебя на вокзале свет клином сошелся. Знаешь, сколько наших патрулирует по городу?!

— Ну я знаю… — «Сдобный» опять начал загибать розовые пальцы: — Беркутов, Рифман, Пономаренко, но Бондаренко и Гамберг…

— Заткнись! С Бондаренкой вы посчитаетесь, а Веньке у красных делать нечего. Он наш, с потрохами! — «Сдобного» подхватили под руки, потащили к выходу.

Бронепоезд, лязгая буферами, нехотя полз от вокзала. Оборонцы, неумело построившись, шагали за ним, спотыкаясь о шпалы. Донат Беркутов и хлыщеватый полковничий сын Сашка Рифман, примчавшиеся из города на рысаке, пристроились тоже. Сашка громко сокрушался, что доверил японцам отцовский «цейс».

— Мой старикан с ним три войны не разлучался. Свернут япоши биноклю голову, не уцелеть и моей.

— Не свернут, — успокоил его Беркутов. — «Ниппон» народец аккуратный, не то что наши тюхи-матюхи да колупай с братом.

— По-моему, красные из Астрахановки уже чесанули! — крикнул кто-то впереди.

— Тем лучше для них, — вскинул голову Рифман.

— Возвращаться не станем! Отдых только в Бочка- рево, — засовывая в рот конфету, заверил Илька. Сашка опять начал клясть японцев:

— Чертовы самураи, без мыла в душу влезут. Дернула ж меня нелегкая, вырвался на часок и здрасте…

Миновали спичечную фабрику. Разглядывая деревушку в бинокль, японцы потихоньку переговаривались. Бронепоезд начал притормаживать. На повороте, за кустами диких яблонек и черемух, чернело что-то — не то изба, не то развороченный стожок сена. Вдруг машинист резко подал паровоз назад, но было уже поздно: из-за кустов начался обстрел.

Брагинская пушка работала исправно. Двинув задним ходом, бронепоезд смешал ряды своей пехоты и, многих передавив, помчался обратно. На развороченных платформах валялись убитые и раненые японцы. В довершение беды оставшийся на вокзале Бекман, не разобравшись и заподозрив подвох со стороны красных, дал команду стрелять. Со второго этажа ударили пулеметы, и только потому, что уже темнело, у гамовцев не прибавилось потерь… Сконфуженные оборонцы занесли в здание вокзала раненых и решили до утра не высовывать из него носа.

Бекман и Сибата уехали в город. Следом за ними умчались Беркутов и Рифман.

…Алеша и Виктор оделили всех, кого могли, папиросами, которыми угостил их Илька. Плотно пообедали. Алеше очень хотелось пойти во Владимировну, где вместе с другими матросами находился Евгений, но проситься было неудобно. От нечего делать ходили по деревне и пели песни. Часу в девятом завалились спать.

После вылазок казаков и японцев стало очевидным, что пора действовать и самим. Губельман положил крепкую руку на плечо Комарова:

— Анатолий Николаевич, сколько?

— По моим подсчетам, около тринадцати тысяч.

— Можно начинать?

Анатолий прихмурил ровные брови, кивнул:

— Время.

К утру сильно подморозило. Над Зеей стоял туман, но небо было высоким и ясным. Мерцали и переливались звезды. Из-за сопок налетал порывами сухой и въедливый ветер. Город начали зажимать в кольцо с северо-востока.

Анатолий вел красногвардейцев лугом, смерзшимся и кочковатым. Железнодорожная линия все время оставалась слева, по ней с великим напряжением катили платформу с пушкой. На. полдороге Комарова нагнали связные из Владимировки и сообщили, что отряд, находившийся там, вышел в назначенное время.

Крестьяне-ополченцы получили задание перейти реку у министерского затона, пробиться до казачьих казарм и, разоружив казаков, двигаться к тюрьме. Главные силы должны были проникнуть в город со стороны вокзала и тоже пробиваться к тюрьме.

В городе меж тем еще с вечера творилось нечто странное. Не успел дважды трепанный Бекман вернуться с вокзала, как глава войскового правительства, утратив всякий интерес к военным действиям, срочно занялся выяснением состояния областного бюджета. Вытребованный им грузный казначей, едва вместившись в заскрипевшее кресло, захрустел пальцами и монотонно загнусавил: