Защитник Седов - [11]

Вмешиваться в такие дела в ту пору было совершеннейшим безумием. Но Седов вмешался. И выиграл дело. Все четверо обвиняемых были оправданы.

Каждого, кто хоть немного представляет себе описываемые времена, история эта не может не поразить своим откровенным неправдоподобием. Начать с того, что такие дела крайне редко слушались в суде. Для них существовали тройки, ОСО (Особое совещание). Приговор выносился за полторы минуты и обжалованию не подлежал. А тут — суд, с адвокатом, народными заседателями и прочими реликтами давно упраздненных правовых институтов.

Такие случаи, положим, бывали. Но что в этих обстоятельствах мог поделать адвокат, даже если он был человеком исключительной порядочности и отчаянной храбрости? В самом лучшем случае — произнести пылкую речь, в которой подробно говорилось бы о том, каким омерзением наполняют его душу чудовищные злодеяния его подзащитного. А в заключение робко намекнуть, что он все же надеется на милосердие и гуманность сурового пролетарского суда.

Поведение адвоката Седова в рассказе Ильи Зверева, а главное, одержанная им победа — все это кажется красивой сказкой. Вместо кровавого кошмара нам преподносят что-то вроде святочного рассказа…

На самом деле, однако, история, рассказанная Зверевым, ужасна. И страшный механизм созданной Сталиным карательной машины раскрыт в этой «благополучной» истории с куда большей разоблачительной силой, чем если бы у нее был другой, не столь «благополучный» финал.

В своем героическом стремлении добиться справедливости защитник Седов доходит до самой вершины тогдашней юридической иерархии. Его принимает и доклад его выслушивает «Большой прокурор»:

«…Седов говорил все громче:

— Ведь это наш с вами хлеб! Священная задача! Не допустить, чтобы именем республики был вынесен хоть один неправедный приговор! Чтобы наше право…

И тут вдруг Седову показалось, что Большой прокурор смотрит на него с какой-то добродушной жалостью, с какой когда-то у них в Кинешме смотрели на городского дурачка, Пашу-блаженненького».

Сперва нам кажется, что никакой загадки тут нет, что мы прекрасно понимаем, почему «Большой прокурор» смотрит на Седова как на блаженненького. Ведь этот его патетический монолог на фоне хорошо теперь нам известных событий звучит так наивно! Да и в то время, когда неправедные приговоры выносились сотнями, тысячами, десятками, сотнями тысяч, слова «хоть один неправедный приговор» мог произнести разве только младенец.

Но Седов таким наивным младенцем отнюдь не был. Недаром же он так испугался позднего звонка в дверь, и недаром у него отлегло от сердца, когда он увидал на пороге трех женщин, а не мужчин в форме НКВД.

Да и «Большой прокурор», надо думать, тоже прекрасно понимает, что Седов не так наивен. Что патетические слова о недопустимости хотя бы одного неправедного приговора, вынесенного именем республики, в его устах — просто-напросто дежурная фраза, которую обязан произнести в таком случае адвокат.

Но если так, почему же он вдруг поглядел на Седова «с какой-то добродушной жалостью», как на городского дурачка?

Загадка эта разъясняется в финале рассказа.

Вот он, этот финал:

«…Через три месяца, выступая на республиканском совещании следственных работников, Большой прокурор упомянул это дело:

— Мы только что столкнулись с беспардонным нарушением социалистической законности. В Энске по статьям 58-7, 58–11, 58–14 были осуждены специалисты райземотдела, которым вменялись в вину фантастические деяния… Такая выходящая из ряда вон история стала возможна в обстановке вредительской деятельности ныне получивших по заслугам прокурора области Никишина, его заместителя Зальцмана, только что разоблаченных председателя облсуда Калинина, его заместителя Конюхова, ныне расстрелянных руководителей райкома и райисполкома… (Тут был длинный перечень фамилий.) И надо, товарищи, повнимательней присмотреться к корням этого дела, не орудует ли там еще какой-нибудь умный, хорошо замаскированный японский шпион со своей братией…»

Через неделю, как эпически сообщает рассказчик, обнаружилось, что в Энске и в самом деле орудовал шпион. И именно японский. И с братией…

«Победа» адвоката Седова в его борьбе за справедливость повлекла за собой торжество другой, еще более чудовищной несправедливости. Его стремление творить добро обернулось десятикратным умножением зла.

Рассказ написан с умным, скромным, незаметным мастерством. Автор не нагнетает страхов и ужасов, нигде не нажимает на «педаль», предоставляя читателю самому делать выводы из обстоятельств, нарочито описываемых спокойным, будничным тоном. Художественная сила рассказа именно в том, что кошмарная фантасмагория разгула кровавого террора описывается как дело будничное, повседневное, самое что ни на есть обычное:

«А тех, четверых, выпустили. За отсутствием состава преступления. И Седова не посадили…

Посадили его уже много лет спустя, в 1952-м. После совершенно пустячного „дела Носова“, укравшего в колхозном саду 9 килограммов груш…»

Эпичностью тона это лаконичное сообщение напоминает старинную летопись: «Боярин был прав, и обидчиков его наказали, а боярина казнили позже и за другую вину».