Защитник и Освободитель - [4]

Средний сын не был бы самим собой, если бы не нашел что возразить. Правда, не так уверенно, как начинал этот спор:

— Но если в пятне большие опасности, а без них никак, то не разбегутся.

Князь нагнулся к сыну и, глядя в упор, глаза в глаза произнес с нажимом:

— Уверен? Пастбищ там вдоволь… каганов точно нет, твари присмирели… людей пока мало… так-то сын, нам придется сражаться здесь, в Тире. Не только за нашу власть, но и за весь, пока еще единый народ.

Пиренгул увидел в глазах Мамлюка согласие и, несмотря на упрямое выражение его лица, словно кричащего: «Нет, я прав! Но как верный сын подчиняюсь…», довольно откинулся на спинку кресла.

— А там еще и богатства, — неожиданно вставил осмелевший Танагул, — золото, каганит[1]. Без нас заберут, отец.

Князь открыто усмехнулся:

— Не разберут, сын, не переживай. Я знаю главные жилы и все, вопрос закрыт!

Все, что касалось обширных знаний Пиренгула об эндогорском пятне — табу. Сыновья понимали, что это связано со странной возней отца с новым зятем, Русом. В его вилле, под прикрытием строгой секретности исчезло пять сотен воинов с магами, сотни талантов неизвестного груза. Ясно, что все ушло в пятно, но куда именно — тайна за печатями Предков. Как и сам Рус, отрекшийся этрусский царь, маг-Хранящий — тайна. Наследники князя знали только о его работающей Звездной тропе, которые более не мог создавать ни один маг. Ведали и о благоволении к нему Духов Великих Шаманов, о которых вспоминали исключительно с содроганием. Может, этот Рус и есть последняя надежда их отца? Неизвестно. В присутствии родителя речи о нем не заводились — табу, установленное самим князем.

А Гелингин как раньше обижалась на братьев (подумаешь, склонная к Силе оказалась!), так и продолжала дуться до сих пор. Подойдешь — лишнего не скажет. Всегда умела молчать, гордячка. Когда муж её воспитает?

— Кажется, дети, мы и внутреннюю политику невзначай обсудили? — пошутил князь, закрывая неожиданный спор, — теперь задание тебе, Танагул. Пошуми-ка ты на границе с Эндогорией, порежь, сколько сможешь наших отщепенцев-асманитов[2]. Это ты любишь и справишься, — младший сын расцвел, услышав эти слова, — но не зарывайся! Знаю я тебя. Не приведи Могучий[3], сцепишься с эндогорцами, и тогда все наши планы полетят к даркам на закуску! Понял!? — и так грозно глянул на сына, что тот, хоть и был недалек умом, но осознал — правильное выполнение задание стоит выше его высокого звания «княжеского сына» — отец не пожалеет.

Танагул сглотнул ком, невесть откуда взявшийся в горле и хрипло выдавил:

— Я не подведу, отец!

— Смотри, задание ответственное, — «смягчился» князь, — нам не нужны удары в спину от бывших сородичей.

— Теперь и до тебя добрались, Мамлюк. На тебе поездки по дальним кочевьям, особенно ближе к границе пятна. Отвадь их от преждевременного бегства, но проследи за сборами к дальней дороге. С этого дня на тебе лежат припасы для выхода в новые земли. Исходи из численности всех тиренцев, запас лишним не бывает. Действуй от моего имени. Не стесняйся, но и на силу не нажимай… ну, этому тебя учить не надо.

Мамлюк важно кивнул. Во время «Великого Похода» он показал себя хорошим администратором.

— А мне, сыны, остается самое важное, — «сыны» замерли, ожидая чуть ли не Откровения, — сидеть в Эолгуле и изворачиваться перед послами.

«Дети» разочаровано выдохнули. Не открылся отец. А ведь точно на что-то надеется, иначе не излучал бы такую уверенность в очень сомнительной победе. Хотя… Пиренгул, маг-Пылающий всегда был хитрым, умным и дальновидным политиком. Не зря завоевал княжеский венец почти бескровно.

Он имел, пожалуй, только одну слабость — безмерную любовь к младшей дочери, к Гелингин. Души в ней не чаял и всю жизнь потакал её нелепому стремлению вырваться из оков традиционного представления тиренцев о месте женщины. Впрочем, и без отцовских поблажек, имея склонность к Силе, она могла позволить себе многое. Но только до замужества! Дальнейшая «общественная деятельность» вверялась воле супруга. Конечно, с учетом положения семей той и другой стороны. Например, выйди она, княжна, за какого-нибудь мелкого вождя, то вряд ли бы он посмел запретить ей, допустим, продолжить учебу у Хранящих, а формально имел право. Много нюансов в тирских обычаях, как, пожалуй, и в обычаях любых народов.

Но Гелингин волею Геи вышла замуж не за понятного тиренца, а за загадочного Руса. Пиренгул одновременно и радовался и страшно переживал за дочь. О том, что творится у них в семье, старался не думать — так легче спалось. Но в одном он был абсолютно уверен — Рус костьми ляжет, а жену спасет, оградит от опасностей. Только вот сам он больно беспокойный и волей-неволей тянет за собой его доченьку. Будет ли она счастливой? Пока при встречах сияет. Надолго ли? Любящее отцовское сердце беспокоилось.

Семейная жизнь — не сахар. Рус понимал это еще на Земле и теперь, спустя полгода после женитьбы, убедился окончательно. Нет, любить меньше не стал. Чувство родства только укрепилось, но, знаете ли, Гелиния оказалась далеко не тихой домохозяйкой. Её своенравность часто сталкивалась с его непреклонностью, создавая бурный эмоциональный коктейль с размолвками и примирениями. Тридцатидвухлетний Рус, честно говоря, представлял свою семейную жизнь более спокойной, мечтал о жене более покладистой и, если еще честнее, все-таки постарше девятнадцатилетней, простите боги, своенравной соплячки. Хотя «примирения» с горячим сексом его очень даже устраивали…