Защита никогда не успокаивается - [55]

— Темные.

— Каштановые?

— Нет.

— Еще темнее?

— Да.

— Хорошо. А теперь, не оборачиваясь, опишите человека, которого вы только что видели перед собой.

— Кого описать?

— Человека, мимо которого вы прошли, не подав виду, что узнаете, а потом вдруг вспомнили, опишите его: он стоит у вас за спиной.

— Я его только что описал.

— Вы считаете, что это описание соответствует его внешности?

— Да.

— Вы, я полагаю, уверены, что не спутали мистера Зигмунта ни с кем другим?

— Да.

— Значит, это, вне всяких сомнений, мистер Зигмунт?

Судья:

— Ответ «да», не так ли?

— Вы настолько же уверены в том, что этот человек — Зигмунт, насколько уверены в том, что человек, которого 14 августа 1962 года вы видели меньше секунды, Джон Келли?

— Я не настолько уверен.

— Не настолько?

— Нет.

— Но все-таки уверены?

Судья:

— Ваш ответ будет занесен в протокол.

— Нет, я не уверен.

Судья:

— Вы же только что были уверены, что этот человек — мистер Зигмунт?

— Он похож на него.

Судья:

— Разве вы только что не сказали, что это мистер Зигмунт? Между понятиями «тот самый» и «похож» — большая разница. В ней-то и заключается самая большая сложность этого дела. Вы же утверждали, что этот человек — мистер Зигмунт?

— Я не уверен.

Я (обращаясь к Шене):

— Подойдите, пожалуйста, и встаньте вот здесь.

— Теперь, мистер Фриман, я попрошу вас посмотреть на него как можно внимательнее, если нужно, со всех сторон, и сказать присяжным, узнаете ли вы мистера Зигмунта или нет.

— Повернитесь, пожалуйста. Я не могу точно сказать.

Судья:

— Вы помните свои показания, что провели с мистером Зигмунтом полчаса?

— Совершенно верно.

— И вы хотите сказать, что после этой получасовой, несомненно запомнившейся, очень важной для вас беседы не можете с уверенностью ответить, с этим ли человеком вы вели разговор о крупнейшем в нашей истории ограблении, когда впервые в жизни собирались выступить в качестве свидетеля?

— Я не уверен.

— Когда вы разговаривали с мистером Зигмунтом, вы сознавали, что это важный момент, не так ли?

— Я этого не понимал.

Судья:

— Что? Вы не понимали, что речь идет о полуторамиллионном ограблении, что на карту поставлена свобода людей?

— Нет, не понимал.

Судья:

— Случалось ли в вашей жизни более важное событие?

— Я бы сказал, нет.

После перерыва я заставил Фримана признать, что Зигмунт и Шена совсем не похожи друг на друга и что спутать их обоих очень трудно. Потом задал ему вопрос:

— А теперь, доктор, со всей осторожностью, которую, как вы говорите, проявили при опознании, и не забывая о совершенной вами серьезной ошибке, скажите, считаете ли вы возможным, что ваше опознание мистера Келли тоже могло быть ошибочным?

— Нет, — ответил Фриман.

— Даже толкуя все сомнения в его пользу, вы все равно уверены, что правы?

— Да.

— И при всем вашем человеческом великодушии?

— Нет-нет, — вмешался судья Вызански, — великодушие здесь ни при чем.

— Вы правы, ваша честь, — согласился я, — слово выбрано неудачно. Приношу свои извинения.

Судья повернулся к Фриману:

— Адвокат задал вам вопрос, который когда-то задавал Кромвель: «Во имя христианского милосердия, не думаете ли вы, что могли ошибиться?»

— Я не думаю, что ошибаюсь, — ответил Фриман.

Жалеть дантиста было нечего. Во время перерыва я попросил привезти в суд Зигмунта. Инспектор ни капли не был похож на Шену, и мне хотелось, чтобы Фриман сам понял степень своей ошибки.

Перекрестный допрос продолжался. Фриман признал, что его описание Зигмунта было в действительности описанием Шены, человека, которого ему предложили опознать. Он отрицал, что это была преднамеренная ложь, а настаивал на «ошибке». Развивая свою мысль, он добавил:

— Сначала я подумал, что этот человек — мистер Зигмунт, но потом стал его описывать и понял, что это не он.

Инспектор пока стоял в сторонке, и я, наконец, попросил Фримана все-таки описать Зигмунта.

— Я не могу описать его.

— Но вы хоть что-то помните об инспекторе по фамилии Зигмунт?

— Да.

— Это мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Ну что ж, это уже кое-что. Какого он роста?

— Примерно пять футов восемь дюймов.

— Пять футов восемь дюймов, вы настаиваете на этом?

— Пять футов восемь дюймов или пять футов девять дюймов.

Судья:

— Прошу прощения?

— Я бы сказал, пять футов восемь дюймов или пять футов девять дюймов, не очень высокий.

— Примерно моего роста, да?

— Примерно.

— Вы считаете, что он значительно ниже Шены?

— Да.

— Рост мистера Шены вы определили в пять футов одиннадцать дюймов, верно?

— Да.

— А лицо мистера Зигмунта? Круглое, квадратное, овальное?

— Круглое.

— Нос у него был?

— Да.

— Опишите его.

— Я не помню, в нем не было ничего особенного.

— Не большой и не маленький?

— Не помню.

— Не помните. Так. Ну, а глаза? Глаза были?

— Кажется, он носит очки.

— Но ведь и сквозь них вы могли заметить, есть ли у него глаза? Не так ли?

— Да.

— Какого они цвета?

— Не помню.

— Какого цвета были глаза у мужчины, которого вы видели тогда у обочины?

— Не знаю.

— Вы можете утверждать, что они не карие?

— Не знаю.

— Вы же понимаете, что если они были карие, то вы ошиблись, указав на мистера Келли. У него глаза голубые.

— А я не говорил, что они карие.

Судья:

— Нет-нет, вопрос был сформулирован иначе. Если у человека, который стоял у почтового фургона, действительно были карие глаза, он не мог быть мистером Келли.