Защита никогда не успокаивается - [35]

Я предполагал, что наши противники собираются использовать Френчи под занавес, как последний аргумент после показаний Сэма. Поэтому пришлось прибегнуть к хитрости.

— Похоже, — говорил я, — Сэму придется давать показания.

Обвинение попалось на эту удочку — они оставили Френчи для опровержения показаний Сэма. Впоследствии Корриган признался мне, что, по его словам, я застал его врасплох тем, что не вызвал Сэма в качестве свидетеля. В результате он лишился возможности использовать показания Френчи. После суда многие сочли мое решение блестящим маневром. На самом деле все обстояло гораздо проще — у меня не было выбора. Сэм был не в состоянии выступать.

Я убежден, что Джон Корриган не доверял своему свидетелю. Даже без показаний Сэма судья позволил бы обвинению допросить Френчи в качестве свидетеля. Разумеется, в этом случае я вызвал бы в суд взвод заключенных, которые подтвердили бы, что Сэм никогда не разговаривал с Френчи наедине. К тому же сомневаюсь, что, утопив Сэма, Френчи бы долго прожил на этом свете: другие заключенные никогда бы ему этого не простили.

Во время первого суда Сэм Шеппард давал показания три с половиной дня. На втором суде он не открыл рта. Но если бы он даже был в состоянии выступать, это не имело бы значения. Как выяснилось, в этом не было никакой необходимости.

Новый суд

Вторично дело рассматривал сорокашестилетний судья Френсис Тэлти, бывший адвокат. Он пользовался репутацией строгого, серьезного судьи и был твердо намерен в течение всего процесса сохранять полную объективность и беспристрастность по отношению к подсудимому. Впервые я близко столкнулся с судьей Тэлти, когда обратился к нему с просьбой о проведении суда в другом месте. Он отказал, и я с уважением отнесся к его решению. Попросив о переводе дела в другой суд, мы как бы высказали предположение, что даже судья Тэлти не в состоянии обеспечить объективное судебное разбирательство здесь, в Кливленде. Своим отказом он заявил, что прекрасно справится с этой задачей.

Судья Тэлти был суров по отношению к прессе. Он запретил входить в здание суда фотографам и кинооператорам и принял меры к тому, чтобы всю информацию о процессе журналисты получали только во время судебного заседания. Для представителей прессы он оставил в зале суда четырнадцать мест, но лишь два из них предназначались не для кливлендских репортеров: одно для Юнайтед Пресс и одно для Ассошиэйтед Пресс. Я возражал против такого решения. Во-первых, я сомневался, что кливлендские газеты сумеют дать объективный отчет о происходящем, во-вторых, не считал, что решение Верховного суда давало местным судам так много власти над прессой. Мое возражение было отклонено, да и сама пресса не слишком энергично отстаивала свои права.

Потребовалась неделя, чтобы подобрать присяжных — семь мужчин и пять женщин, большинство сравнительно молодые. Я был очень доволен, что старшиной присяжных стал инженер Ральф Уичел. Ему, как и мне, было тридцать три года, он хорошо разбирался в современных научных доказательствах. После того как присяжные были назначены, судья Тэлти приказал до конца процесса изолировать их в гостинице. Это оказалась та самая гостиница, где остановился я, и мне пришлось немедленно перебираться в другую.

На первом суде слабым местом в защите Сэма было то, что адвокаты не сумели собрать достаточного количества доказательств. На этот раз мы располагали показаниями доктора Пола Лиланда Кирка, криминалиста, обследовавшего спальню Шеппардов. Кроме того, вместе с Энди Терни мы по всей стране разыскали и допросили немало свидетелей, выступивших в защиту Сэма в 1954 году.

Первым представило своих свидетелей обвинение. Большинство из них давало показания еще в 1954 году; на этот раз не все у них прошло так гладко. Например, Роберт Шотке. В то время он был сотрудником отдела убийств кливлендского управления полиции, и на первом суде выступал главным свидетелем обвинения. Шотке допрашивал Сэма в госпитале всего через несколько часов после убийства и обвинил его в этом преступлении; тогда Шотке считали кем-то вроде Дика Трейси или сержанта Фрайди, смело выступившего против могущественного семейства Шеппардов и заклеймившего убийцу. Во время перекрестного допроса я прежде всего установил, что Шотке присутствовал в тот момент, когда сын Хоука нашел сумку для инструментов, в которой обнаружили окровавленные часы Сэма, его связку ключей и кольцо с университетской эмблемой.

— Мистер Шотке, вы понимали, что убийца Мэрилин мог оставить на этих предметах отпечатки пальцев? — спросил я.

Он признал, что это возможно.

— Вам не пришло в голову, прежде чем обвинять кого-либо в убийстве, выяснить, чьи это были отпечатки?

Мгновение поколебавшись, Шотке кивнул. Я спросил, почему же он обвинил Сэма, даже не проверив отпечатки, и в ответ не услышал ничего вразумительного.

— Офицер Шотке, — продолжал я, — вы знали, что Сэм лежит в постели с серьезными повреждениями, что ему сделали рентген шеи. Поинтересовались ли вы тяжестью полученных им ранений?

Он признал, что не сделал этого.

— Вы ведь понимали, что если эти повреждения довольно серьезны, то Шеппард не мог их сам себе нанести и, следовательно, он не виновен?