Засекинский дом - [3]

III

Однажды, нежданно-негаданно, обыватели околодка Николы Линючаго, а за ними и вся первопрестольная, увидѣли въ «Засѣкинскомъ домѣ» ихъ истинныхъ владѣльцевъ.

Все прежнее иждивеніе и всѣ вотчины, все неправильно отнятое у сподвижника перваго императора, было возвращено его двумъ сыновьямъ дщерью Петровой. Иванъ Михайловичъ, потерявшій здоровье въ Пелымѣ, прожилъ недолго. За то Сергѣй Михайловичъ не только здравствовалъ, но послѣ недавняго своего положенія трущобнаго помѣщика сталъ почти придворнымъ сановникомъ. Онъ понравился царицѣ простотой своихъ разсужденій и своего обхожденія, своимъ смиренномудріемъ, нажитымъ въ дебряхъ Муромскихъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ пришелся по душѣ и любимцу императрицы Алексѣю Григорьевичу Разумовскому. Этого было достаточно, чтобы сдѣлаться человѣкомъ властнымъ.

Проживая въ Москвѣ въ своемъ домѣ, Сергѣй Михайловичъ не разъ побывалъ и въ Петербургѣ.

Во время частыхъ посѣщеній Первопрестольной царицей, Засѣкинъ состоялъ при ея особѣ и всегда сопутствовалъ ей при ея богомольѣ пѣшкомъ въ Троицкую лавру. Однако, перебраться совсѣмъ въ Питеръ Сергѣй Михайловичъ не пожелалъ и уклонялся отъ придворной жизни.

Онъ любилъ свое родовое гнѣздо въ приходѣ Николы Линюѣчаго и не промѣнялъ бы его ни на какой дворецъ на берегу Невы.

Арина Матвѣевна еще пуще мужа полюбила и Москву златоглавую, и приходъ свой св. Николая Чудотворца, и родовой домъ на Вознесенкѣ.

И мужъ, и жена неустанно озабочивались роднымъ гнѣздомъ. За десять лѣтъ времени домъ узнать было нельзя. Въ глубинѣ двора выросли больныя каменныя палаты, а огромное мѣсто за домомъ и по бокамъ двора было опять очищено отъ сосѣднихъ обывательскихъ жилищъ. Не только лачужки были снесены, но и такіе же зелененькіе домики, въ какомъ когда-то проживалъ дѣдъ Засѣкинъ, исчезли по сосѣдству. Садъ и дворъ были уже чуть не первыми въ городѣ по обширности.

Въ народѣ стали уже говорить «Засѣкинскія палаты», какъ бы повысивъ чиномъ родовое жилище именитыхъ москвичей.

Состояніе Сергѣя Михайловича увеличивалось не по днямъ, а по часамъ. Къ концу царствованія дщери Петровой онъ былъ однимъ изъ наиболѣе богатыхъ русскихъ дворянъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и властный придворный сановникъ. А между тѣмъ сынъ Сергѣя Михайловича, уже гвардеецъ и весь въ мать нравомъ и лицемъ, стало быть, умница и замѣчательный красавецъ, обѣщалъ пойдти далеко.

Въ послѣднюю кампанію противъ Фридриха молодой Засѣкинъ при Кунередорфѣ едва не захватилъ въ плѣнъ самого короля. Онъ былъ раненъ, чуть не смертельно, и только поэтому прусскій монархъ не сдѣлался россійскимъ плѣнникомъ. Подвигъ Засѣкина, хотя и не увѣнчанный удачей, былъ награжденъ царицей. Выздоровѣвшій герой, по прибытіи въ Петербургъ, былъ произведенъ прямо въ чинъ капитана, но главная награда была иная, другая… По желанію государыни, онъ сочетался бракомъ съ графиней Зарумовской, самой богатой невѣстой обѣихъ столицъ.

Хотя съ трудомъ, но москвичи, отецъ и мать, переѣхали къ женатому сыну въ Петербургъ, въ гости, обѣщаясь прожить годъ. Но они прожили, однако, недолго. Дни императрицы были уже сочтены…

Послѣ кончины Елисаветы для многихъ русскихъ людей наступила невзгода, наступилъ вновь мракъ.

Не только придворный сановникъ, но и герой-гвардеецъ тотчасъ вернулись въ московское гнѣздо. Они сказывали, что ихъ пѣсня спѣта, да не только для старика, а и для молодца, котораго поприще еще только начинается. Новый императоръ косо поглядѣлъ на сановника, друга Разумовскихъ, и особенно на героя войны противъ Фридриха. Государь Петръ Ѳедоровичъ такихъ людей, какъ оба Засѣкины, не могъ жаловать.

И смѣтливый отъ природы да наученный въ молодости вельможа мгновенно самъ собрался изъ Петербурга и сына увезъ, чуя, что въ Москвѣ лучше уберегутъ они и себя, и свое имущество.

— На Москвѣ много тише, — разсуждалъ Сергѣй Михайловичъ. — Въ Питерѣ всякія треволненья и волны житейскія. Нынѣ онѣ поднимутъ, завтра опустятъ, нынѣ вознесутъ чуть не къ небесамъ, а завтра поглотятъ. И пойдешь топоромъ на дно морское.

И дворянинъ, когда-то побывавшій уже въ ссылкѣ, оказался правъ. Вскорѣ многіе другіе елизаветинскіе любимцы тоже перебрались отъ бѣды въ Первопрестольную. Сергѣй Сергѣевичъ, поневолѣ поселившись въ Москвѣ съ отцемъ и съ молодой женой, сталъ отъ тоски праздной жизни тоже заниматься роднымъ гнѣздомъ, всяческой передѣлкой отцова дома и украшеньемъ его извнѣ и внутри. Обыватели прихода Николы Линючаго дивовались только на карнизы, капители, барельефы и всякія другія лѣпныя затѣи на стѣнахъ дома. Настоящую диковину, впервые появившуюся въ Москвѣ, видѣли только знакомые Засѣкиныхъ. Эта диковина была главная пріемная горница для гостей. Шпалеры на стѣнахъ и обивка мебели были въ ней одинаковаго колера, золотисто-желтаго, изъ одной и той же шелковой матеріи, выписанной изъ-за границы и именуемой дубле-гро-дефрансъ.

Долго вся дворянская Москва дивилась и толковала про желтую гостиную, а пуще всего про живописный портретъ во весь ростъ покойной императрицы въ коронѣ и порфирѣ, который занималъ въ ней цѣлую стѣну.

При вступленіи на престолъ тридцатилѣтняго императора, оба Засѣкины, разумѣется, имѣли основаніе думать, что не только служебному поприщу старика, но и поприщу сына положенъ предѣлъ. Казалось, что, конечно, на ихъ вѣкъ хватитъ новыхъ Рамбовскихъ порядковъ, какъ звали елизаветинцы Ораніенбаумъ, любимое мѣстопребываніе Петра Ѳедоровича.