Зарытый в глушь немых годин - [5]

Под месяцем и под дождем.

Когтила страсть будто коршун

Объятьем желанных рук.

А нынче острее и горше

На губах горечь разлук.

Но пусть громоздим и высим

Мы разлуки – одну на одну, –

Листочки любовных писем

Такие же, как в старину.

1919, Судак

«Ты говорила: «Могу ли забыть?..»

Ты говорила: «Могу ли забыть?» –

Разлуке всего только восемь дней…

– Послушай, можешь ли ты вообразить.

Сколько зим прошло, сколько осеней?

Думаешь – просто часом был час, –

А ведь каждый – в веках барельефом был высечен.

Ты знаешь ли, что теперь каждым из нас

Прожиты жизней тысячи?

Бывало, живут по-заведенному, без забот –

Кесарю кесарево, божие – Богови,

А теперь каждый грядущий год

Содрогается в зимнем декабрьском логове.

Вылезает. – Без свиты, без тостов, речей,

Бредет. – Пожалейте голодного, голого!

Над землею поют миллионы смертей,

Сатаной перелитых в свинец и олово.

Так что же? Теперь – теперь до любви ль,

Когда зори в кровавом дыме,

На глазах прожитых столетий пыль,

Когда дети рождаются дряблыми и седыми?

Так что же? Какая теперь любовь!

Тосковать и печалиться брось о ней. –

Ведь былое, милое не вернется вновь. –

Столько зим прошло, столько осеней.

1919

«Эх, рванулись – да не мои – кони…»

Эх, рванулись – да не мои – кони.

Мне только б над пропастью свеситься…

Зачем этот вечер – как святой на иконе

В золотом венчике месяца!

Разгуляйся, ветер, по взморью,

Поплачь с вечернею зорькою –

Я с тобою нынче поспорю –

Горевать ли мне горе-горькое.

Всем разлукам опьянено и скрашено

Это – со всем расставание.

Дай мне желанное, страшное,

На веселье мое брашное

Последнее целование.

1919, Судак

«Я сегодня тоскую. И вы мне простите ль…»

Я сегодня тоскую. И вы мне простите ль,

Простите ли мне – на веселье праздному?

Поймите, даже с икон Спаситель –

С каждой смотрит по-разному.

На одной – Суровый. Там – Светлый и Лучший,

На третьей – в слезах от предсмертной сладости…

А ведь я – только человек заблудший

В поисках позабытой радости.

1919, Судак

«Светел путь осенний под луною…»

С.

Светел путь осенний под луною.

Смутно на сердце моем.

Как теперь, дорогою иною

Шли мы с милою вдвоем.

Почему ж не повториться встрече,

Почему тебя уж нет,

Если так же неизменен вечер,

Неизменен лунный свет?

1919

«Милая, ты грезишь на рассвете…»

Милая, ты грезишь на рассвете,

И в распах светлеющих окон

Тихо-тихо навевает ветер

О любви неотразимый сон.

Слышишь ты? Дыханье моря крепнет.

Погляди: за узкой щелью штор

В синей дымке розовеют гребни

Захмелевших от покоя гор.

День идёт. Он будет тих и жарок.

Дремлет сад, обрызганный росой.

На губах несу тебе в подарок

Свежесть утра и морскую соль.

НОВЫЙ ГОД

Я встал перед рассветом, рано,

Когда ещё не брезжил свет.

И этот год ушёл и канул

В водоворот забытых лет.

Пусть говорят: «Не всё равно ли –

Декабрь, январь – пустой обряд».

А мне он близок, мил до боли –

Последний вечер декабря.

Сегодня всё, что было в жизни,

Опять моё, опять со мной,

Как скорбь о брошенной отчизне,

Такой далёкой и родной…

Ах, всё пройдёт – не верь обману –

Как дым, как призрак бывших бед,

Как этот год, что нынче канул

В водоворот забытых лет.

1919, Судак

АЛУПКА

В тумане дальняя долина,

И склоны гор укрыла ночь,

А тонкий голос муэдзина

Ещё не свеян ветром прочь.

Но месяцем открыт и найден

Аул, повисший на скале…

Молись, проси блаженства – на день

Сто раз и не вставай с колен.

Нет, всё равно, такого рая

На небе не было и нет:

Земля – одна. Земля вторая

Не родилась ещё на свет.

Как тихо! Голос не повысишь…

Ночной благоуханный зной.

Маяк на потемневшем мысе –

Такой далёкий и родной…

И море спит, вздохнуть не смея.

Ай-Петри к миру говорит.

В его зубцах Кассиопея,

Навеки врезана, горит.

Шесть синих звёзд. Осьмое диво!

В чьей из корон земных царей

Кто-либо видел переливы

Таких сверкающих огней!

1920

ГЕРО И ЛЕАНДР

1. «Милый, далекий, родной, мне снилась надгробная урна…»

Милый, далекий, родной, мне снилась надгробная урна.

О, как я жду и боюсь. – Долго ты не был со мной.

Тучи закрыли закат, и море вечернее бурно.

Милый, молю, пережди этот гремящий прибой.

Всё ж путеводный огонь зажгу и от ветра укрою.

О, как я жажду тебя – ласки хотя бы одной.

Сердце любовью горит, а душа непонятной тоскою…

О, как я жду и боюсь, милый, далекий, родной.

2. «Факел далекий погас, и сомнение руки сковало…»

Факел далекий погас, и сомнение руки сковало.

Ярость пенящихся волн давит дыханье, как дым.

Геро, подруга, любовь, неужели ты любишь так мало,

Что, не дождавшись меня, ложе разделишь с другим?

Нет, не доплыть, не доплыть, с волнами и горечью споря.

В сердце предсмертная грусть, губы закушены в кровь,

В уши звенят голоса: «Мы вольные дочери моря, –

Брось тосковать о земле – сладостней наша любовь».

– Факел далекий погас. Ты рвешься то вправо, то влево.

– Полно, ведь Геро с другим, Геро не выйдет встречать.

– Полно, прекрасный Леандр, позабудь вероломную деву,

– Скоро мы будем твои мертвые губы лобзать.

1920, Ялта

ГОРОД У МОРЯ

1. «Небо – железный раскалённый колпак…»

Небо – железный раскалённый колпак.

В нём – зелёным эгретом – тополь.

Сегодня вечером целая толпа

Уезжает на Константинополь.

В порту объявление: «Пароход Natale

Принимает людей и грузы»…

И опять я гляжу в запретную даль

Как Робинзон Крузо.

2. «Вперед! Всё внизу останется скоро…»

Вперед! Всё внизу останется скоро,