Заря над Уссури - [61]
— Сейчас сбегаю, отнесу чай, Сергей Петрович! — И стрелой к мачехе.
Настя без долгих слов отпустила Лерку.
В чистой двухкомнатной квартире учителя пылала голландка. Сергей Петрович ловко орудовал в маленькой кухне: на плите уже клокотал чайник, кипели кастрюли с картофелем и кетой.
— Проходи, проходи в столовую, Валерия. Здесь тебе пока делать нечего. Ужин у нас готов. Только поставлю в духовку тыкву — попариться. Она к утру хорошо дойдет, сладкая станет, рассыпчатая, вот мы ее с молоком и поедим, — добродушно говорил учитель. И нет-нет да и взглянет на девчурку, щуря свои близорукие голубые глаза. — Подросла ты порядком, пичуга. Невеста… — пошутил он.
Сели ужинать. При свете большой лампы-«молнии» Лерка заметила, как пылают щеки учителя багровым румянцем, как поеживается он от озноба.
— Вам плохо, Сергей Петрович? Может, ляжете? — спросила она, сидя за столом как на иголках. Не привыкла Лерка и к такому яркому свету, и к таким крашеным полам, и к скатерти на столе. Да и вилкой есть непривычна: дома была общая миска, из которой хлебали все, и деревянные ложки.
— Да, да, Валерия, сейчас лягу: трясет меня сильно. Боюсь, не малярия ли меня потрепать хочет: давненько у меня приступа не было.
Лерка выскочила из-за стола, прошла в соседнюю комнату, приготовила больному постель. Сергей Петрович, чакая в ознобе зубами, юркнул под одеяло.
— Замерз, замерз окончательно. Валерия! — позвал он Лерку. — Так замерз, будто сижу при сорокаградусном морозе в сугробе. Прикрой меня еще шубой.
Лерка приволокла из кухни огромную ямщицкую шубу, укутала учителя с головы до ног и, пожелав ему спокойной ночи, вышла из спальни. Быстро перемыла посуду, прибрала кухню и с жадным нетерпением стала разбирать новые книги на полке.
И вскоре позабыла обо всем на свете. Попался рассказ «Муму». Она ушла в чтение, горестно переживая судьбу несчастного Герасима. И только закончив последние строки рассказа, очнулась и с недоумением посмотрела вокруг. Да где же она? Ах, да у Сергея Петровича! Как хорошо у него, какая тишина и покой!
Мирно отбивали время круглые стенные часы с медным маятником. В уютной, натопленной комнате мягко светила приглушенная лампа. Книги. Книги. Везде книги — на самодельных подвесных полках, на шкафу.
На стенах картины, диковинные разрисованные тарелки, плоские морские раковины, на которых масляной краской нарисовано бурное, свинцовое море, дикие скалы с одинокой сосной на вершине. «Как у женщины в комнате, — думает Лерка. — Кто же ему белье так чисто стирает?» Как хорошо здесь, так бы век сидела и читала.
Но почему внезапно заныло сердце неосознанной, неясной тоской? Словно обнажили его и больно ударили грубым кулаком. Герасим. Муму. Далекий, далекий, непонятный мир. Помещики. Крепостные. На Амуре и на Уссури, говорил школьникам Сергей Петрович, — никогда не было ни помещиков, ни крепостных — вольный край. «Бедный, бедный Герасим! Зачем он послушался, зачем выполнил повеление злой ведьмы барыни и утопил Муму? Нет! Я не побоялась бы барского окрика, ослушалась бы приказа. Подумаешь!»
Приглушенный стон Сергея Петровича оторвал Лерку от ее раздумий. Девочка отложила книгу в сторону, заглянула в спальню. Сергей Петрович, потонув под шубой, забылся тревожным, непрочным сном, бормотал что-то невнятное.
Она вновь прикрыла дверь и на цыпочках отошла к полке. Ее внимание привлекли книги Брема — толстые, роскошные, с картинками. Лерка рассматривала цветные рисунки хищных зверей, растительного царства, но потом отложила Брема в сторону.
Подступившая к горлу тоска травила сердце, будоражила, поднимала неведомые ранее мысли. Откинув белые занавески у окна, глубоко-глубоко задумалась над безотрадной жизнью. Какая разная жизнь у людей! Барыня и Герасим. Ну ладно, это еще при царе было. Но ведь сейчас царя нет, а люди все по-разному живут. Крестная Марья голодает с семьей, говорит: «Хоть в петлю лезь…» А у дяди Пети закрома ломятся. Из тети Алены он все жилы вытянул. Беспросветная нужда и в Леркиной семье…
Лерка очнулась от дум, глянула в окно и, припав на подоконник, внезапно замерла, охваченная силой весенней ночи.
Весна идет! Весна идет! В зелено-голубом бескрайнем лунном сиянии раскрылся перед нею мир. Молодым, растущим существом почуяла, как много в жизни прекрасного, неведомого.
— Хорошо-то как, господи! — прошептала она и потянулась всем телом. А ведь та же самая Темная речка, много раз хоженая и перехоженная! Нет! Это из сказки село раскинулось вдоль берега Уссури. Серебряные избы и заколдованные великаны — лохматые ели, могучие кедры и сосны плывут в сиянии белой ночи. Она прикрыла глаза, задремала.
Тут! Тук! Тук! — нежданный требовательный стук в оконную раму вывел Лерку из оцепенения. Она перепугалась, обмерла. Уверенная и властная рука стучала в окно. В ужасе Лерка отпрянула от стекла. Мерно и ровно отбили часы. Полночь! Что же делать? А настойчивый стук продолжался.
— Что такое, Валерия? Что за стук? — раздался из спальни домашний, спокойный голос Сергея Петровича.
— Кто-то в окно стучится, — едва шевеля помертвелыми от испуга губами, ответила Лерка.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.