Заря над Уссури - [60]

Да! Близорукими, недальновидными политиками оказались многоречивые «обещалкины» — деятели Временного правительства — Керенский и иже с ним. Слепцы!

Трудовому люду обрыдла-опостылела война, а они с пеной у рта, истерически взывали довести ее до победного конца.

Измученное крестьянство роптало, требовало немедленного раздела помещичьих земель, а они на расправу с непокорными посылали карательные войска. Сладкоречивые и бесстыдные говоруны эти хотели обмануть Россию пустозвонными обещаниями. Какое счастье для России, что гений Ленина подсказал ему — пришла пора решительных действий, настал час русскому пролетариату брать власть в могучие руки!

Сергей Петрович вместе с хабаровскими большевиками устанавливал в городе и его районах власть Советов. Власть Советов была установлена во всем крае. Нелегко пришлось: сопротивление и саботаж реакционного чиновничества, прямая контрреволюция меньшевиков, эсеров, кадетов, которые оголтело рвались к власти. Вернулся в Темную речку, и тут единогласно потребовали мужики — становись во главе Совета: «Ты политический, тебе и новую политику вести, учитель!»

Лебедев зябко повел плечами; туго приходится ему на первых-то порах — нет ни политического, ни хозяйственного, ни государственного опыта. Да, да! Без опыта можно и дров наломать. В Темной речке народ с разных концов, с бору да с сосенки, расслоение непримиримое — кулаки и беднота, много батраков. Один конец деревни староверский, водятся и баптисты и сектанты. Пестрым пестра коробочка. А как давят закоренелые догмы старого быта! Пути в новую жизнь приходится проторять с оглядкой, полагаясь на «чутье»; вокруг много врагов, готовых воспользоваться любой оплошностью, чтобы оклеветать Советы.

Держи ухо востро, товарищ Лебедев! Он прилег на край стола и, стараясь преодолеть недомогание, в который раз перечитывал лежавшее на столе воззвание краевого комиссариата Красной гвардии. «Ну чего еще надо? Как тут все ясно и просто сказано! Почему же все отскакивало от мужиков как горох от стенки?»

По заданию комиссариата Красной гвардии Сергей Петрович всю неделю разъезжал по соседним деревням — везде запись в Красную гвардию шла успешно: деревенская беднота понимала необходимость самообороны. А вот в Темной речке будто заколодило! Он заранее раздал по рукам воззвание, трижды выступал с пояснениями, призывами, с разоблачением темных речей дяди Пети и Куприянова — и все безрезультатно. Вчитывался, сняв очки, близорукими глазами:

«Армия демобилизуется. Ратники ополчения различных призывов распускаются по домам. Солдаты, исстрадавшиеся в окопах, измученные в тылу, возвращаются к своим семьям. Четырехлетняя бойня в пользу обогащения имущих ликвидируется. Но враг не сломлен… Не только германские, австрийские и прочие капиталисты и их правительства с ненавистью взирают на завоевания нашей революции, но и отечественные богачи — спекулянты, бывшие генералы и упраздненные тайные советники куют цепи для рабочего люда России. Группируясь вокруг кадетов, правых эсеров и меньшевиков-оборонцев, поддерживая и борясь в рядах калединских, хорватских и семеновских банд, они стремятся свести на нет завоевания революции. Хулиганы бесчинствуют, черная сотня жива, белая гвардия еще существует…

При всех Советах рабочих и солдатских депутатов организуется Красная гвардия. Цель ее — защита завоеваний революции и беспощадная борьба с врагами рабочего класса… Товарищи! Записывайтесь в Красную гвардию. Будьте готовы к борьбе с врагами трудящегося народа, вооружайтесь!..»

«Что же делать? Все ясно — воду мутит дядя Петя своей проповедью непротивления злу насилием; он поет: „Мы к парте́ям не принадлежим. Наше, дураково, дело — река, рыба, земля, тайга, охота, а не смертоубийство. Помните, брательнички: взявший меч от меча и погибнет! Нет! Спаси Христос! Нам воевать ни к чему!..“ Тихой сапой, как всегда, приложил к этому делу свою тяжелую лапу и батя староверов Аристарх Куприянов: „Наше дело, знамо, стороннее. Мы ни белых, ни красных не знаем! Ружей в руки не возьмем“. Мужики и пошли вразброд, друг на друга поглядывают, подталкивают, а ни с места. Фу-у, как скверно мне, как скверно! Знобит. Голова как чугунный котел, ничего не соображает. Придется сходить в лавку к А-фу, купить хлеба, а потом укладываться в постель…»

Теплый апрельский вечер был молод, радостен и звонок, но от недавно вскрывшейся Уссури несло речным холодом. Ссутулясь, нахохлившись, учитель еле брел по береговой улице. Недалеко от школы навстречу попалась Лерка Новоселова. Она бежала из китайской лавки, прижимая к груди большую, как икона, плитку черного «кирпичного» чая.

Сергей Петрович радостно ответил на ее застенчивое «здравствуйте»:

— Здравствуй, Валерия! Как ты живешь, пичуга? Совсем запропала, школу забросила. А у меня книжек новых сколько подобралось! Есть очень интересные! — поддразнил он.

Лерка вспыхнула, застеснялась, но любовь к книге переселила ее робость.

— Я приболела, Сергей Петрович! Корь была. Настя не пускала. Завтра приду. А какие книжки?

— Много накопилось, целая гора на полке. В Хабаровске раздобылся. Приходи, дам почитать… Да, Валерия! Я совсем расклеился: заболеть собираюсь. Еле-еле иду. У меня к тебе просьба: сбегай домой, отпросись побыть со мной, а то я один как перст, кружку воды подать некому, если и впрямь свалюсь…