Заря над степью - [193]

— Уважаемый старший брат! Такие же думы и у меня, — ответил Ширчин.

В беседу вмешался старый скотовод Дамдин из Восточного аймака.

— Ну, что раньше времени беспокоиться? Завтра маршал сделает доклад. Он и расскажет, что от нас требуется, каковы наши задачи, как лучше скот разводить. Видать, совещание важное, раз доклад будет делать сам маршал, а не министр.

В половине одиннадцатого к юртам подкатили автобусы. Они были совсем новенькие и такие нарядные, что у аратов, не видевших прежде ничего подобного, невольно вырвались возгласы изумления.

— Да это целый стеклянный дом, — ухмыльнулся довольный Джамц. — Такая машина торгутскому хану, поди, и во сне не снилась. А я вот, простой скотовод, сейчас сяду в нее и поеду. Вот что значит быть хозяином страны.

Усевшись в автобусы, скотоводы жадно прильнули к окнам и, причмокивая и ахая, смотрели на снующие взад и вперед машины, пешеходов, всадников на верблюдах и конях.

— Да тут за один день можно встретить столько людей, сколько у нас в степи и за целый месяц не увидишь! — продолжал удивляться Джамц. — А это еще что такое? — спросил он, показывая на большой дом с зеленым куполом.

— Это театр. Тут наше совещание будет проходить, — охотно разъяснил Дамдин, не раз уже бывавший в городе.

— Да ведь это не дом, а… гора! — поражался Джамц.

Автобусы остановились. В честь участников первого республиканского совещания скотоводов театр украсили флагами и плакатами.

— А мне, друзья мои, по дороге рассказывали, — начал с улыбкой один из делегатов, — будто под главным входом в театр зарыт в землю бурхан. Зарыли его будто затем, чтобы каждый входящий в театр в знак посрамления религии топтал погами грозного бога. Не иначе ламы пустили этот слух. И говорят, что старики, если идут в театр, при входе жмутся к стенке, чтобы, чего доброго, не разгневать грозного гения.

— Может, и вы боитесь наступить ему на темя? — рассмеялся Джамц.

— Я живу близ Тарнатского монастыря, — усмехнулся в ответ рассказчик. — Мне всякое пришлось повидать на своем веку. На ламские фокусы я нагляделся досыта. А когда ламы восстание подняли, и мне довелось с ними драться. Вот и отметина с той поры осталась, — показал он шрам, наискось пересекавший правую щеку. — От святой сабли Гэсэра на память получил. Ладно еще успел прикладом отмахнуться, а то бы мне теперь с вами не беседовать.

— Проходите, друзья. Совещание ровно в одиннадцать откроется, надо еще свои места разыскать, — поторапливал товарищей Дамдин.

Делегаты спокойно, неторопливо занимали места в зрительном зале. Многие попали сюда впервые. Они удивленно разглядывали большой круглый зал, красиво убранную сцену. Ровно в одиннадцать за столом президиума появились руководители партии и правительства во главе с маршалом Чойбалсаном. Делегаты встретили их аплодисментами.

— Да здравствует маршал Чойбалсан! Да здравствует дружба между народами Монголии и СССР! — неслось со всех сторон.

Ширчин сидел в первом ряду. Он неотрывно смотрел на сцену. Старик впервые видел людей, ранее знакомых лишь по фотографиям. Пристально всматривался он в лицо маршала, вспоминая свою давнюю встречу с ним.

"Узнал бы он теперь меня? А ведь за это время здорово изменился, постарел", — думал Ширчин.

Собравшиеся приняли предложение послать от имени монгольского народа приветственную телеграмму руководителям партии и правительства Сойотского Союза. Потом от имени Народно-революционной армии совещание приветствовал совсем еще молодой командир. Вся грудь его была увешана орденами.

"Такой молодой, а сколько уже наград!" — удивился Ширчин. Взгляд его то и дело снова останавливался на лице маршала, внимательно слушавшего командира.

Когда после речи командира утихли аплодисменты, председательствующий объявил:

— Слово для доклада о развитии скотоводства в пашен стране и о наших дальнейших задачах предоставляется премьер-министру Монгольской Народной Республики, прославленному герою, маршалу Чойбалсану.

В зале снова загремели аплодисменты.

Ширчин внимательно слушал доклад. Чойбалсан говорил об опыте передовых скотоводов страны. Порой он обращался к кому-нибудь из присутствующих делегатов и подкреплял доклад тут же сообщенными новыми фактами. Он подвел итоги развития сельского хозяйства Монголии за годы народной революции. В докладе премьер-министр критиковал недостатки весенней кампании по сбору шерсти, а потом запросто, словно в дружеской беседе, попросил скотовода Авирмида из Южногобийского аймака рассказать о стрижке шерсти в его сом оно.

— Мы слишком рано начали стрижку верблюдов. Пошли холодные дожди, начался падеж. Бригады стригалей у нас были организованы плохо. Не раз бывало так: бригада заявится в хозяйство арата чесать козий пух, а у него уже давно вычесали всех коз. А тем временем хозяйства самих стригалей оставались без присмотра, скот терялся, приходилось потом его подолгу разыскивать. Эту работу надо организовать как-то иначе, — говорил скотовод.

— А теперь расскажите вы, — предложил маршал скотоводу Нанджима из Восточного аймака, — как вам удалось увеличить поголовье скота.

— В тысяча девятьсот двадцать первом году, — начал рассказывать делегат, — у меня с братом на двоих было всего двенадцать голов скота. Хозяйство такое, что и в степь выгнать нечего. Мы решили заняться охотой. Купили ружье и за один год убили двести джейранов. Сдали их кооперативу по пять тугриков, на вырученные деньги купили скот. Теперь у меня одного около двухсот голов. А я, кроме того, работаю агентом кооператива. План заготовок сырья выполнен на двести шесть процентов. Вся шерсть сдана в кооператив.