Заря богов - [13]

Я знал, что я бог, но пока не имел божественных возможностей. А потому направлял свое бесплодное нетерпение на то, чтобы ломать деревья, крушить камни или просто мечтать. Бесконечными часами сидел я в горах и, обхватив руками колени, глядел на сверкающее вдали море, воображая себе день, когда смогу наконец доказать миру, что я Зевс. Если только этот день когда-нибудь настанет…

В то же время я терзался страхами из-за угрозы, которую представлял для меня отец.

Ладно еще быть проглоченным во младенческой дреме. Но исчезнуть уже сформировавшимся, мыслящим, полным сил, воли, надежд… Ужасная перспектива. Никогда страх вернуться в небытие не бывает таким мучительным и навязчивым, как в этом переходном возрасте, когда существо, уже сознавая скрытые в нем силы, еще не может ими полностью распоряжаться.

Ночи стали моей пыткой. Изводивший меня страх не давал уснуть. Иногда я внезапно просыпался, задыхаясь, и чувствовал себя совершенно разбитым.

Амалфея видела, как я мучаюсь, и сама страдала оттого, что ничем не может помочь.

Забывчивые взрослые, не говорите, что отрочество — чудесная пора. А если оно вам и впрямь кажется таким, значит, вы мало что сделали в зрелости.

Все в моей судьбе казалось мне несправедливым. Я не знал своей матери. Чтобы не подвергать опасности ни меня, ни себя, она больше не возвращалась. Я был ребенком, оставленным на попечение природы, и чувствовал себя обездоленным и одиноким. У меня не было друзей; я и не мог их иметь, и не хотел. Остров казался мне тюрьмой, я только и ждал, когда смогу вырваться оттуда.

В какой-то миг я вдруг возненавидел Амалфею. Ее советы, наставления, заботы, ее старания меня расшевелить, даже сама ее преданность стали мне невыносимы.

А потом, вскоре, я возжелал ее.

Мы почти сравнялись в возрасте. Она все еще была старше меня, но не на много лет.

Это началось как-то днем, когда она разогревала листья тимьяна в своих ладошках и давала мне дышать их запахом. Вдруг я увидел ее так, как никогда раньше не видел: прелестный выпуклый лобик, быстрые взмахи ресниц над голубыми глазами, нежный рисунок чуть капризных и чувственных губ, изящная линия затылка, в золотистом невесомом пушке которого словно запутался свет…

Мне показалось, что я никогда прежде не видел и не знал Амалфею. Я почувствовал, как меня накрыла странная волна, всколыхнув сердце неведомой силой, одновременно тревожной и радостной.

Что в этот миг делал на Крите предок Эрос? Где таился? В веточках тимьяна, в ритмичном и вкрадчивом шуршании змеи или просто в солнечных бликах?

Амалфея тоже смотрела на меня и, казалось, тоже была удивлена. Ее взгляд медленно скользнул с моих глаз на мою грудь, которую оживляло участившееся дыхание, потом еще ниже, ее лицо внезапно залилось румянцем. Она быстро вскочила, помахала ладошками, словно хотела стряхнуть с них запах; потом, подобрав рог изобилия, Амалфея побежала к зарослям, чтобы нарвать нам плодов и ягод.

И так было всякий раз, когда она замечала в моих глазах тот же взгляд или другие признаки желания: она тут же придумывала какую-нибудь причину отлучиться.

Стоило мне произнести ее имя чуть хрипловатым голосом, как Амалфея спешила закрыть мой рот рукой, словно я отвлекал ее мысли от какой-то важной заботы.

Вечерами она занимала мой ум, расписывая мои грядущие божественные свершения.

Одно время я думал, что у нее любовь с каким-нибудь сатиром или другим природным божеством мужского пола. Стал выслеживать, но никого не обнаружил.

Наши первые порывы удивляли нас самих и, признаться, нуждались в поощрении. Но поскольку мои чувства так и не получили подкрепления, я в конце концов убедил себя, что Амалфея — чуждая любви нимфа и то, чего я желал, ей непонятно или неприятно.

Мы пережили тогда странные месяцы, когда за каждым невольным касанием следовало поспешное отступление, когда в каждом из моих слов подразумевался второй смысл, который Амалфея упорно не желала слышать.

Чтобы израсходовать обжигавшие нас силы, мы как сумасшедшие бегали наперегонки через весь остров. Я был юным мускулистым богом, хотя уже тогда немного тяжеловатым. В беге на скорость я никогда не был особенно силен. Так что нимфа легко держалась вровень со мной, а порой даже обгоняла. Мне удавалось побеждать ее только на больших дистанциях.

Мы немного утратили нашу былую осторожность, и если Крон не заметил нас, когда мы гонялись друг за дружкой по холмам или, запыхавшись, со смехом падали в траву, то лишь потому, что он вообще не смотрел на людей, не опасаясь ничего, что могло бы предстать в их облике.

Мы спускались к побережью, к пляжам, устланным песком или гладкой галькой, которая крутилась под ногами, словно каменные яички, и бросались в море, теплое, как наши тела.

Солнце спускалось на отроги из резной меди.

О Амалфея, как же ты была прекрасна, лежа навзничь в воде: лоб увенчан золотом, лоно окутано прозрачным, отливающим синью муаром, плавно движущиеся ноги искрятся звездной пылью!

Я злился, глупец, думая, что Амалфея отдается морским стихиям, и, ревнуя, кричал, чтобы она вернулась.

То, что ни в один из таких дней она не поддалась, доказывает скорее ее мужество, нежели мою проницательность.