Заря - [28]
Я уже не шла. Бежала. Не выбирая дороги, не смотря вперед. Мне хотелось еще и не думать, но я не умею. Размышлять меня учили с пеленок, и мысли стали для меня частью жизни. Привычка — вторая натура.
Остановилась я только когда начала задыхаться от быстрого бега. Где это я? Как ни странно я находилась на застекленной крыше восточного корпуса — там был самый большой сад, из всех в Замке. Но это же в другой стороне! Вернуться? Мне не хотелось. Не хотелось сейчас видеть, и Нату и Зана.
Нога шагнула в глубь сада.
В нем выращивались в основном деревья и большие кустарники — места для роста много, да и солнца тоже. Вдоль дорожек расставили лавочки, иногда, как ни странно для ботанических садов, встречались фонтанчики. Вообще это место монополизировали парочки, уединяясь здесь от лишних глаз — целители, ведь, тоже люди, и тоже хотят иметь личную жизнь.
Я немного походила по дорожкам, а потом села на одну из скамеек, облокотившись на её деревянную спинку. Заснуть что ли? Сон успокоит разум и душу, а за прогул Истории Целительства ругать не будут. Здесь тихо, спокойно. Где-то неспешно льется грустная песня… Песня? Я прислушалась. Красивый мужской голос выводил тонкую изящную мелодию, вплетая в неё слова. Странно, но он был мне почему-то знаком. Я встала и пошла в сторону звуков, пока не расслышала слова:
— Почему? — вдруг вырвалось у меня, — почему беды?! Почему свобода — это беда, ведь если это — несчастье, то почему все к ней так рвутся?!
— Потому, что не все понимают, что свобода — это не право, свобода — это обязанность, — неожиданно голос раздался у меня за спиной. Я обернулась. Мастер Лейрон?! Неужели это он пел?
— Обязанность, — невозмутимо продолжил он, — отвечать за свои поступки, следить за собой самим. А это так трудно: заставлять самого себя жить по законам этики, морали. Ведь легче поступить грубо и низко, чем искать выход, который будет приемлемым для всех.
— «Заставлять» нам себя приходится и в обычной жизни, — ответила я. И зачем только ввязалась в разговор. Может быть потому, что быть свободной — это моя мечта. Быть по настоящему свободной — что может быть прекраснее.
— Потому, что в обычной жизни существуют рамки поведения. Если бы их и наказаний за пренебрежение ими не было, сколько человек поступало бы так, как принято в приличном обществе? Не много. Ежик птица гордая — пока не пнешь, не полетит. С человеком так же.
Это неожиданная шутка меня так рассмешила, что я расхохоталась в голос, хотя ситуация вроде бы не располагала. Но весело было недолго, посмотрев в серьезные глаза наставника, шутить расхотелось.
— Смешно, — констатировал мастер, — только вот смысл довольно грустный — на свете очень мало людей, для которых правила этики, являются их личными принципами.
— Но свобода… — хотела было я сказать свое мнение, но мастер меня опередил:
— Та свобода, о которой ты говоришь — хуже смерти. Неужели ты хочешь превратиться в пустоту, которая даже инстинктов не имеет, не говоря уже о чувствах. Да, в таком состоянии тебе не будет больно, считай, ты будешь счастлива. Да только зачем тебе ТАКОЕ счастье?
— Незачем, — тихо ответила я. Все перевернулось с ног на голову. Свобода — обязанность. Хотя… мастер Лейрон знает больше, может он сможет разрешить мои вопросы.
— Мастер, а как вы относитесь к убийству?
— Я? — удивился наставник. Похож, он не ожидал такого поворота разговора, — это сложный вопрос. Для всего есть причины. И своя правда.
— Правда? — не поняла я. При чем тут она?
— Правда… или истина, как тебе ближе, — сказал мастер и сел на ближайшую скамейку. Похлопал рядом с собой по сидению, молча приглашая присесть. Молча — чтобы не сбиться с мысли, — ведь у каждого человека свое мировоззрение, и следовательно свое видение той или иной ситуации. Свои правые и свои виноватые.
— Ты спрашиваешь об убийстве? — он посмотрел в мои глаза, — если имеешь в виду: могу ли я убить, то, наверное, да. Ради защиты, ради спасения — да. Убивать просто так мне не приходилось, чему я очень рад. И, очень надеюсь, не придется никогда. Думаю, что умышленно прервать жизнь я просто не смогу. Знаешь, ведь изначально у каждого человека есть планка: убийство кажется чем-то невозможным. Но она очень странная: достаточно одного единственного происшествия, чтобы её не стало. Для молодых воинов самое страшное испытание: первый раз убить самим, чтобы потом лишать жизни спокойно и равнодушно. После первой смерти убийство становится чем-то обычным и уже нет того страха, который служит границей. С другой стороны, очень часто исчезновению планки служит и убийство кого-то из ближних. От части из-за желания отомстить, от части из-за понимания, что это не вымысел и может случиться и с тобой.
