Зарубежный криминальный роман. М. Спиллейн, В. Каннинг - [4]

— Ты кажешься крутым парнем и, наверное, сделаешь то, что говоришь. — Но дубинку он все же убрал.

Другой пялился на меня в совершенном изумлении.

В его глазах застыли смерть и ненависть. Потом он чуть сощурился, и лицо его исказила страшная гримаса.

— Двигай, Джони. Топай вперед, а я буду молить дьявола, чтобы ты побежал. Я буду молить его, чтобы ты попытался сделать это, и я мог бы всадить тебе пулю в спину.

Меня нелегко напугать. Сказать по правде, меня вообще невозможно напугать. Все, что когда-то могло меня напугать, уже случилось, и теперь не осталось ничего, чего бы я испугался. Я посмотрел на них так, чтобы они это поняли, и они это поняли. Потом я развернулся и пошел впереди них к полицейской машине, сел на заднее сиденье, и они стиснули меня с обеих сторон. Борец пробормотал себе под нос пару фраз, и по голосу было ясно, что он доволен собой. Другой сидел молча. Когда он не косился на меня, он смотрел прямо перед собой.

Того, который повыше, звали капитан Линдс. Я прочитал это на табличке на его столе. Второго капитан называл Такер. Находившиеся в участке таращились на меня, словно в жизни не видывали ничего подобного. Более того, их словно прошиб столбняк. Уборщица выронила из рук веник, сержант потерял дар речи прямо на середине предложения и совсем забыл о человеке, на которого только что орал. Репортер газетной хроники воскликнул: «Боже!»— и бросился в комнату прессы за своей камерой.

Он не сделал ни одного кадра и не записал ни одной строчки, потому что Линдс провел меня в свой кабинет, в котором стояли стол, два стула и шкаф для хранения документов. Они сели, а мне пришлось стоять. Прошло достаточно много времени, прежде чем Линдс выговорил:

— Ты самоуверенная скотина, Джони. Я никогда не думал, что все произойдет так просто.

Ну что же, пришло время нападать. Теперь моя очередь. Я спросил:

— Ты уверен, что не ошибся?

Копы переглянулись. Линдс улыбнулся и покачал головой.

— Разве я могу забыть тебя, Джони?

— Ну, знаешь ли, многие люди допускают ошибки.

Я решил побыстрее закончить эту комедию.

— Если вы арестовали меня, предъявите обвинение или заткнитесь. Мне не по нутру, когда меня тащат в уголовку. И мне не о чем говорить с копами.

Линдс, наверное, долго отрабатывал эту усмешку.

— Я не понимаю, какую игру ты ведешь, Макбрайд, но я не поставлю на тебя ни цента. Обвинение — убийство. Пять лет назад ты убил моего друга — друга, вернее которого не было ни у кого на свете. За это убийство тебя повесят, и когда это произойдет, я буду сидеть в первом ряду, так что смогу видеть каждую судорогу, в которой дернется твое поганое тело. А потом, когда в морге выдернут твои вонючие кишки, если никто не потребует тело, я сам сделаю это и скормлю его свиньям на ферме. Вот тебе обвинение.

Теперь мне стали понятны многие вещи, включая и то, почему сломался голос у папаши, когда он говорил по телефону. Оказывается, они не очень любезны. Оказывается, эта игра грязнее, чем я думал, и я не был уверен, так ли уж сильно она мне понравится.

Убийство. От меня ожидали, что я написаю в ботинки.

Но, повторяю, меня нелегко напугать. Они опять прочитали это на моем лице и удивились. На этот раз я облокотился на стол Линдса и выпустил ему в лицо густую струю дыма, чтобы он понял, что я о нем думаю.

— Докажите, — сказал я.

Его лицо превратилось в кусок льда.

— Это глупо, Макбрайд. Самая настоящая дурь. После убийства ты недолго оставался в городе, так что можешь и не знать, что у нас есть на тебя, не так ли? Ты не знаешь, что мы нашли револьвер, а на нем твои отпечатки, отчетливее которых быть не может. На этом строю я свое обвинение, в котором уверен до самой последней буковки. Не смеши меня, Джони, я докажу это прямо сейчас. Я хочу видеть, как вытянется твоя физиономия.

Он выскочил из-за стола и кивнул Такеру, чтобы тот следил за мной на пути вниз. Мы спустились на первый этаж, где возмущался репортер, требуя разрешения присутствовать на допросе, и прошли в другую комнату, в которой было множество хитроумных приспособлений, а на двери висела табличка «Лаборатория». Линдс, вероятно, часто рассматривал эти отпечатки, потому что точно знал, где лежала карточка. Он достал ее из шкафа, положил в диапроектор и нажал на кнопку.

Это были самые отчетливые пальчики, которые я когда-либо видел, с красивыми причудливыми завитушечками. Такер хлопнул меня по плечу.

— Давай сюда, деловой.

Линдс ждал за столом. Перед ним лежала новая карточка для снятия отпечатков пальцев. Он выдавил из тюбика на стеклышко четверть дюйма типографской краски и начал раскатывать ее резиновым роликом. Когда краска равномерно покрыла всю поверхность, он взял мою руку и прижал указательный палец к стеклу.

Может быть, он подумал, что я специально смазал отпечаток на карточке. Он стиснул мой палец и повторил процедуру самым тщательным образом.

Опять то же самое. Я-то знал, что так будет всегда, а он грязно выругался.

Вместо отпечатка на карточке чернела жирная ляпушка, потому что на моих пальцах не было рисунка, как у всех людей.

Мне не следовало смеяться, но я не смог удержаться. Он смазал меня по лицу тыльной стороной ладони и собирался проделать это еще раз, когда я нанес ему боковой в челюсть и он рухнул на пол, повалив стол со всем барахлом. Такер успел выхватить дубинку, но он слишком торопился с ударом. Резина разорвала костюм на моем плече и взлетела еще раз, намереваясь опуститься на голову. В этот момент я и ударил его. Я влепил ему от всей души, так что почти вывернул наизнанку его поганые кишки. Он сложился пополам и уже не почувствовал, как его рожа превратилась в размазанный спелый помидор. Я еще успел увидеть, как он облевался, испачкав себя с ног до головы, прежде чем моя собственная голова взорвалась фонтаном огненных молний. Каждую клеточку моего тела пронзило жало адской боли, и я подумал, что именно так приходит смерть. Последнее, что я услышал, был страшный крик за спиной, который вырвался из перекошенного рта обезумевшего Линдса.