Зарубежные письма - [218]

Тщетно искала я и в прекрасной по полноте культурной информации газете «Франкфуртер Альгемейне» что-нибудь об этом или хотя бы статей о Бетховене, отличающихся своим содержаньем от напечатанных в программе. И вдруг, перед самым отъездом на родину, судьба подарила мне два «замечательных» события, которыми и закончился для меня если не визит в Федеративную Республику, то бетховенский фестиваль.

Развернув 24 декабря ту же самую «Франкфуртер Альгемейне», которая никак не хотела рассказать мне о минувших концертах, я вдруг увидела на девятнадцатой странице, почему-то, однако, не в отделе искусства, а в отделе «Листок хозяйства», многообещающее человеческое заглавие «Бетховен нам дорог». Наконец-то! С жадностью погрузилась в чтение и — сразу поняла, почему не «отдел искусства», а «отдел хозяйства»…

В немецком языке, так же как и в русском, слово «дорог» имеет двойное значение. Дорогой (teuer) можно понять как милый сердцу, дорогой мой, любимый… Но тот же «дорогой» (teuer) означает дорого стоящий, дорого запрашиваемый, не по карману. И оказывается, заглавие статьи «Бетховен нам дорог» означает вовсе не любовь к Бетховену, не тот факт, что мы им дорожим, а просто-напросто — Бетховен нам не по карману! Он слишком дорого обходится, чтоб мы могли его играть. Слишком дорого обходится, потому что залы пустуют и даже, если они полны, сбор не покрывает затрат, а если прибавку сделаешь к стоимости билетов, и без того высокой, то окончательно опустошишь залы… Ведь все построено на собственности, на себестоимости, на расплате за наличные, вообще — на «личной инициативе», «личной предприимчивости», этих хваленых божках капитализма… За все плати: жалованье оркестрантам, солистам, дирижеру, оплата помещенья, освещенья, услуг, реклам, афиш, программ и прочего и тому подобного, и притом за наличные, и притом иа твою ответственность, и притом с полной свободой воли твоей собственной индивидуальности. Вот и выясняется, что — хоть караул кричи — исполнять Бетховена обходится в копеечку, и, должно быть, социальные чувства, какие испытывает хор при пении финала, вовсе не похожи на великий социальный пафос Бетховена; при всем добром желании, вдруг да мелькнет в мозгу: какие шиши заплатят нам завтра за Бетховена?

Возможно, я преувеличиваю в своих комментариях к статье «Франкфуртер Альгемейне» от 24 декабря 1970 года. Но вот цитаты из этой статьи на усмотрение читателя:

«Посещают хорошо, только каждое пятое место остается пустым».

«Дефицит велик, факт ясен: Бетховен нам слишком дорог».

«Шкала дефицита начинается меньше чем с миллиона и доходит до превышения 6-ти миллионов на оркестр».

«Кто хочет для придворных симфонистов (Hofer Simphoniker) выхлопотать необходимую прибавку, должен чуть ли не со шляпой в руке побираться у четырех официальных учреждений».

«Жалобы на недостаток квалифицированного прироста оркестрантов всеобщи. Профессия вымирает, — сказал один пессимист».

И кроме этих цитат, которые легко сверить с газетой, есть в статье жалоба на женщин, отнимающих хлеб у мужчин и снижающих былое мужское достоинство оркестра: ведь раньше в немецком оркестре терпима была только арфистка, в длинном туалете усаживавшаяся у своей арфы, а теперь пошли скрипачки, виолончелистки… У статьи стоит подзаголовок: «К экономическому положению оркестра».

Второе «замечательное событие», закончившее для меня бетховенский фестиваль, — другого, даже совсем другого рода, и оно тоже случилось почти в последний день моего пребывания в Западной Германии. Друзья подарили мне на прощанье пластинку, обыкновенную на вид пластинку. Сперва я даже и не разглядела ее как следует. И только всегдашнее мое пристрастие прочитывать все печатное, относящееся к очередной рабочей теме, спасло радостный смысл этой пластинки для моей работы. Было, оказывается, нечто и для рабочего класса во дни бетховенского фестиваля в Западной Германии! Дуйсбург — это индустриальный город республики, ее рабочее место, Рур, — город на рейнском притоке Руре, рядом с Эссеном, Бохумом, Дортмундом, куда не идет никакая дорога с романтичным названьем, а только деловой экспресс; и в этом Дуйсбурге состоялся бетховенский концерт 26 ноября 1970 года силами симфонического радиоорксстра Лейпцига из ГДР. А к этому концерту Германская коммунистическая партия приготовила подарок — пластинку, заказанную Правлением партии. Так и стоит на пластинке: «Заказ Правления Германской коммунистической партии». А на обложке, с которой смотрят на нас рабочие люди за своими станками, напечатано:

«Почему издает бетховенскую пластинку Германская компартия? Почему организует Германская компартия бетховенский концерт?

Ответ прост: хранить и делать действенными передовые достижения нашей истории — принадлежность политики партии рабочего класса. Из них тоже развивается гуманистический образ человека, они союзники в борьбе против искривляющей человека массовой культуры империализма, они — составная часть творческой демократической культуры и призыв к борьбе за демократическое обновление государства и общества».

Л дальше — умное, близкое нашему духу, объяснение трех бетховенских вещей, записанных на пластинку: увертюр к «Эгмонту» и «Леоноре» и «Фантазии для рояля, оркестра и хора», предшественницы бетховенской Девятой. Исполнялись они симфоническими радиооркестрами Лейпцига и Берлина, а среди дирижеров знакомое для нас имя Курта Зандерлинга. И любопытный факт рассказывается на той же обложке о «Фантазии» опус 80. Бетховен был недоволен текстом Кристофа Куфнера, взятым для хора его «Фантазии». Но он напрасно искал, чем его заменить, потому что непременно хотел сохранить и в новом тексте слова «сила», Kraft. Вот так ревниво относился Бетховен к слову, якобы «безразличный» к своим текстам! В 1951 году Иоганнес Бехер, создатель Национального гимна ГДР, написал новый текст для «Фантазии» с сохранением слова «сила»: «Где объединяются разум и сила, там благо вечного мира»