Зарубежная литература XX века - [148]

Основная область ее творчества – роман, и как романист Дж. К. Оутс неисчерпаема и непредсказуема. Каждый из ее романов, выходящих с 1964-го почти ежегодно, будоражит душу и дразнит воображение читателей, обманывает ожидания критиков. Объявив писательницу создателем эпических социальных полотен («Дорогостоящая публика», 1968; «Их жизни», 1969), рецензенты и исследователи столкнулись с напряженным психологизмом лирической прозы Дж. К. Оутс («Убийцы», 1975; «Сын утра», 1978), затем – с мастерски закрученной интригой классического детектива («Тайны Уинтерторна», 1984) и т.д.

Каждый раз литературная критика говорила то о полной смене вех в творчестве романистки, то о ее возврате к камерному психологизму («Солнцестояние», 1985; «Мария», 1986) или к социально-политической проблематике («Ангел света», 1981; «Ты должен помнить об этом», 1987), ее объявляли то реалистом, то постмодернистом. В последнее десятилетие Дж. К. Оутс признана творцом собственного мозаично пестрого художественного мира, подобного фолкнеровскому.

Художественный мир писательницы действительно чрезвычайно обширен и самобытен. В отличие от фолкнеровского, локализованного в пространстве, он охватывает едва ли не всю территорию страны, а также сумрачные сферы мистики и скрытую пеленой времени область исторического прошлого, к которому, в отличие от Фолкнера, романистка обращается напрямую. Кроме того, многочисленными, иногда отчетливыми, а порой еле различимыми дорожками аллюзий и без того обширная «территория» произведений Дж. К. Оутс соединена с пространством мировой художественной литературы.

Что касается творческого метода писательницы, то сама она определяет его как реалистический, программно заявляя о своем неприятии «художественных форм, где все построено и перестроено так, чтобы доставить лишь эстетическое удовольствие самому художнику и читателям, и абсолютно оторвано от большого мира вокруг». Между тем постоянный обман ожиданий аудитории, жонглирование стилями, интертекстуальность ее произведений обличают вкус Дж. К. Оутс к тонкой литературной игре.

Условия игры каждый раз новы, но чаще всего это виртуозная стилизация или пастиш какой-либо из жанровых разновидностей романа или творчества кого-либо из мастеров национальной прозы. Так, в романе «Сад радостей земных» (1967) воссоздана идейно-эстетическая структура социального романа протеста, типичного для «красных тридцатых» в литературе США, «Бельфлер» (1980) решен в духе хроники американской семьи, «Роман о Бладсмуре» (1982) стилизован под готический роман конца XVIII столетия, «Черная вода» (1991) погружает читателя в атмосферу «литературы факта», характерную для конца 1960-х годов, а роман «Мне нравится, что оно горькое, потому что это мое сердце» (1992) предлагает экзистенциалистское прочтение проблемы расовой сегрегации – в духе поздней прозы афроамериканского писателя Р. Райта.

О произведении

Роман «Ангел света» (1981), который вновь оказался на пике популярности в борющейся с терроризмом Америке начала XXI столетия, может быть с полным правом прочитан как социальный. Он действительно содержит исследование частной и социально-политической жизни и нравов верхушки вашингтонского общества, размышление о причинах и механизме царящей в нем коррупции, о весьма злободневных на Западе в 70-е – начале 80-х идеях насилия и терроризма как средства восстановления социальной справедливости.

Вместе с тем уже символическое заглавие, в котором расшифровывается имя «Люцифер», указывает на наличие в романе некоего второго плана. Последний связан не со злобой текущего момента, а с такими древними и вечными импульсами человеческой души, как ревность, вожделение, жажда мести, с самыми общими началами человеческого бытия: обреченностью попыток купить счастье ценой предательства ближнего и добыть справедливость ценой крови невинных жертв.

Этот второй план вводится преимущественно путем обращения автора к архетипическим образам и коллизиям. В основу романа положен один из античных мифов о проклятом роде Атридов – убийство едва вернувшегося из троянского похода царя Агамемнона его женой Клитемнестрой и ее любовником Эгисфом и месть за отца детей Агамемнона Ореста и Электры. Мифологический план «Ангела света», однако, может быть воспринят лишь читателем-профессионалом, ибо прямых указаний на историю Атридов в тексте нет, древнегреческий антураж отсутствует начисто, и миф лишь угадывается в подоплеке событий и образов.

Своеобразной «подсказкой» выступают слова одной из героинь романа (Джун Мартенс): «Греческие мифы очень интересны... Я их терпеть не могла, когда мы изучали их на древнегреческом в колледже, потому что они такие жестокие и безжалостные и еще, наверное, потому, что мы обнаруживаем в них беспощадную правду о себе. И эта правда – хоть и прошли века, – похоже, не изменилась».

Впрочем, внимание среднего американского читателя – в силу известных исторически обусловленных причин – привлекает скорее частое обращение автора к христианской типологии, очевидное в заглавии произведения, в образе праведника Мориса Хэллека, «царство» которого явно «не от мира сего» и который принял смертные муки за других людей, в фигуре «Иуды» – Ника Мартенса и т.д. Благодаря христианским аллюзиям в романе и языческая древность, и жгучая современность оказываются включенными в контекст общечеловеческих нравственных ценностей. Однако, несмотря на всю важность для замысла произведения, библейский план повествования существенно затрудняет восприятие читателем плана мифологического, выступает своего рода «ложной отсылкой», «отвлекающим маневром».