Зарубежная литература XX века - [146]

Это же состояние страха – причина тому, что наряду с газетами и телефонными звонками Блоху постоянно бросаются в глаза жандармы, а случаи смерти множатся прямо-таки в невероятном количестве для приграничного местечка, где он обретается, сбежав после убийства из Вены.

Но повесть далеко не исчерпывается психологическим интересом. Главной является проблема восприятия человеком действительности. Действительность представлена Хандке как система знаков, вернее, как конгломерат различных систем знаков. Самая очевидная и самая востребованная из этих систем, конечно же, язык, речь. Но есть и множество других: карта местности, ценники и товары в магазине, природа, система невербальной коммуникации (мимика, жесты, движения), здания. Знак в каждой из этих систем состоит из означаемого и означающего, причем Хандке интересует прежде всего зазор между ними. Несовпадение между означаемым и означающим вызвано тем, что любая знаковая система существует только в момент восприятия, а каждое восприятие необходимо субъективно и потому с большой долей вероятности ошибочно.

Повесть полна примеров таких неправильных (или потенциально неправильных) интерпретаций. Уже начало повести вводит нас в эту проблематику: «Монтеру Йозефу Блоху, в прошлом известному вратарю, когда он в обед явился на работу, объявили, что он уволен. Во всяком случае, Блох именно так истолковал тот факт, что при его появлении в дверях строительного барака, где как раз сидели рабочие, только десятник и посмотрел в его сторону, оторвавшись от еды». До конца повести так и остается неясным, действительно ли Блох был уволен.

Блох – не единственный автор ошибочных толкований, на примере других персонажей показано, что это – повсеместно распространенное, общечеловеческое свойство. Причины ошибочного толкования знаков многообразны, например, это может происходить в силу особого душевного состояния человека (как в случае интерпретации Блохом его разговора с жандармами). Но чаще персонажи повести ошибаются из-за того, что интерпретация идет по традиционному пути, т.е. знак расшифровывается по наиболее частому образцу. Такого рода реакции Хандке называет автоматизмами, примерами которых полна новелла: поднятая рука Блоха воспринимается как попытка остановить такси, его остановка перед овощной лавкой понимается как желание что-то приобрести и т.д.

Самая важная знаковая система, автоматическое употребление которой проблематизируется в повести, – это язык. Хандке показывает, что главное средство межчеловеческой коммуникации не только не выполняет своей функции, но и постоянно служит причиной недоразумений. (См., например, сцену с горничной, начинающуюся словами: «Вдруг Блох увидел в двери горничную [...]»). Люди пользуются языком бездумно, говорят о том, о чем их не спрашивали, употребляют слова по привычке, не ощущая их истинного смысла.

Неспособность к адекватному общению, непонимание равны немоте. Семантическое поле немоты в повести очень разнообразно. Оно представлено множеством образов: фамилия приятеля Блоха – Штумм, что значит «немой», пропавший мальчик не умел говорить, Блох часто не находит нужных слов и т.д. Речь школьного сторожа имеет для раскрытия проблематики повести ключевое значение.

Не мудрено, что дети, кончая, даже говорить толком не учатся, внезапно сказал школьный сторож, вгоняя колтун в чурбак и выходя из сарая; ни одной единственной фразы не могут до конца досказать, разговаривают между собой больше отдельными словами, а если их не спрашивают, то и вовсе молчат; что они учат, так это правила, которые отбарабанивают наизусть; кроме правил, не умеют произнести ни одной фразы.

 – В сущности, все более или менее немые, – сказал школьный сторож.

В оригинале вместо слова «немой» употребляется слово «sprechbehindert», которое можно передать как «инвалид по языку». Персонажи повести и есть такие инвалиды по языку, неспособные к самостоятельному говорению, восприятию, мышлению, зависимые от готовых языковых клише, заключающих в себе стереотипы мировосприятия.

Блох кардинальным образом отличается от большинства окружающих: ему присуща повышенная чувствительность в отношении языка. С филологическим пристрастием он маркирует автоматизмы употребления как в чужой, так и в собственной речи / мышлении («Возможно ли, чтобы в комнате никого не было, хотя окно открыто настежь? Почему "хотя"? Возможно ли, чтобы в комнате никого не было, если окно открыто настежь?»). Правда, иногда Блох и сам становится жертвой автоматизма (например, спрашивает о цене на билет, которая ему неинтересна, просто потому, что такова логика разговора, и т.д.), но тут же критикует себя за это.

В основном отношение Блоха к языку совершенно иное, чем у других, система языка настолько важна для него, что порой представляется условием существования объективной реальности или даже замещает ее. («Шкаф, умывальник, чемодан, дверь: только теперь он обратил внимание, что, будто по принуждению, мысленно добавляет к каждой вещи ее название»; «Как радиокомментатор описывает происходящее для публики, так он описывал все для себя, будто лишь таким способом мог все это представить себе»). Когда означаемое и означающее – мир и его отражение в языке – совпадают, Блох счастлив. Напротив, языковые и поведенческие автоматизмы, зазор между означаемым и означающим неизменно приводят его в странное взвинченное состояние. Безответственное обращение с языком послужило и причиной убийства кассирши.