Зарубежная литература эпохи Романтизма - [4]

. Это фрагмент повести Ф. Р. де Шатобриана «Рене», в которой герой передает свое внутреннее состояние.

«Я чувствовал себя хорошо лишь в полном одиночестве, и даже теперь еще таково настроение моей души, что при возникновении самых незначительных вопросов, при малейшем выборе того или иного, человеческое лицо смущает меня, и мое естественное побуждение – бежать от него, чтобы размышлять в спокойствии. Тем не менее, во мне не было той глубины эгоизма, о которой свидетельствует характер такого рода: интересуясь лишь самим собой, я и собой интересовался очень мало. Я носил в глубине сердца потребность к чувствительности и хотя не сознавал этой потребности, но чувство, не находя себе удовлетворения, постепенно отделяло меня от всего того, что поочередно привлекало мое любопытство» (Б. Констан «Адольф»).

3. Герой в произведениях романтиков получает иную трактовку, чем в литературе предшествующего периода: из объекта приложения внешних сил он становится субъектом, определяющим и формирующим окружающую действительность. Центральная проблема в искусстве Романтизма – проблема личности. Романтическое представление о личности дал немецкий философ Фихте: человеческое «я» стремится к бесконечной реализации себя в идеале свободы, но никогда не достигает цели. Художник – высшее выражение личности, стремясь к полноте высказывания, никогда не достигает ее. Итак, романтическим героем движет стремление к идеалу, который остается недостижимым, но в стремлении к этому идеалу – особый смысл.

Личность романтического героя всегда находится в конфликте с миром, этот конфликт неразрешим: мир несовершенен, он не удовлетворяет высоким требованиям героя. Так как ни мир, ни герой не могут измениться, их противостояние непреодолимо. Но хотя субъект находится в разладе с миром, в нем всегда сохраняется жажда гармонии, воссоединения с миром, тоска по утраченной простоте и цельности (студент Ансельм из новеллы Э.-Т.-А. Гофмана «Золотой горшок» ощущает притягательность обывательского мира филистеров). Это окрашивает произведения романтиков в трагические тона.

Писатели создали несколько типов романтической личности: 1) трагический индивидуалист, пассивный созерцатель жизни («Рене» Шатобриана, лирический герой Ламартина), 2) бунтарь-индивидуалист, мстящий всему миру, разрушающий себя, тип демонической личности (герои Байрона (Конрад), Клод Фролло В. Гюго, Бриан де Баугильбер Вальтера Скотта); 3) художник, творческая личность, живущая в своем мире искусства (Генрих фон Офтердинген Новалиса, энтузиасты Гофмана). Конечно же, подобное деление условно, так как порой герой совмещает в себе черты нескольких типов: Медард (Э.-Т.-А. Гофман «Эликсиры дьявола») – демоническая личность и художник.

Каков романтический герой? Это человек необычный, отличающийся от окружающих, он одинок, возвышен над толпой обывателей, не понят окружающими, не принимает мир и не принимается миром, он страдает от своего одиночества и исключительности. Порой он смешон в глазах людей. Часто ему сопутствует тайна, как герою поэмы Байрона «Корсар»:

Но кто вожак? прославленный пират, –

О нем везде со страхом говорят.

Он чужд им, он повелевать привык;

Речь коротка, но грозен взор и лик;

И на пирах его не слышен смех,

Но всё ему прощают за успех;

Вином он кубок не наполнит свой

И не разделит чаши круговой;

Его еда – кто всех грубей, и тот

Ее с негодованьем оттолкнет:

Лишь черный хлеб, да горстка овощей,

Да изредка – дар солнечных лучей –

Плоды, вот весь его убогий стол,

Что и монах бы за беду почел.

Но, от услад животных далека,

Суровостью душа его крепка:

«Правь к берегу». – Готово. – «Сделай так». –

Есть. – «Все за мной». – И разом сломлен враг.

Вот быстрота и слов его и дел;

Покорны все, а кто спросить посмел –

Два слова и презренья полный взгляд

Отважного надолго усмирят.

Здесь дана психологическая характеристика героя, в котором подчеркивается его исключительность, отличие от других и особое впечатление, производимое на окружающих. А теперь обратите внимание на особенности романтического портрета:

Несхож с героем древности, кто мог

Быть зол, как демон, но красив, как бог, –

Нас Конрад бы собой не поразил,

Хоть огненный в ресницах взор таил.

Не Геркулес, но на диво сложён,

Не выделялся крупным ростом он;

Но глаз того, кто лица изучил,

Его в толпе мгновенно б отличил:

Глядящего он удивлял, – но что

Таилось в нем, сказать не мог никто.

Он загорел, но тем бледней чело,

Что в черноту густых кудрей ушло;

Порой, непроизвольно дрогнув, рот

Изобличал таимых дум полет,

Но ровный голос и бесстрастный вид

Скрывают все, что он в себе хранит.

Кто б мог без страха на него смотреть?

Его лицо морщин покрыла сеть,

Как будто он таил в душе своей

Горение неведомых страстей.

Да, это так! Единой вспышкой глаз

Он любопытство пресекал тотчас:

Едва ли кто, коль глянет он в упор,

Мог вынести его пытливый взор.

Заметив, что за ним следят, стремясь

Понять лица и тайн душевных связь,

Он так на любопытного глядел,

Что тот бледнел и глаз поднять не смел.

И что бы выведать в нем удалось?

Он взором сам умел пронзать насквозь

С усмешкой дьявольскою на устах,

Чья ярость скрытая рождает страх;