Зарубежная фантастическая проза прошлых веков - [190]

— Правитель! — крикнул он. — Желтые кенсингтонцы держат Сент-Люкс-роуд уже двадцать минут, они заняли ее еще до занятия Пэмп-стрит. А до Пэмп-стрит не более двухсот ярдов; так что ноттингхиллцы никак не могли отступить на церковь.

— Значит, они отступают мимо газового завода, прямо на нас! — весело крикнул Бэк. — Какое счастье, что наш переулок освещен! Нам нечего бояться его извилин. Вперед!

На протяжении последних трехсот ярдов, отделявших их от цели, Бэк — впервые в жизни, быть может, — впал в своего рода философическую грусть, ибо он принадлежал к тому типу людей, которых успех делает мягкими и даже меланхоличными.

— Жалко мне беднягу Вэйна, ей-богу, жалко, — думал он. — Он так заступался за меня на совещании! А как он обработал старика Баркера! Но что поделать — такова судьба всех, кто восстает против математики, не говоря уже о цивилизации. Что за бесстыдное вранье — весь этот хваленый военный гений! Кажется, я открыл то, что до меня еще открыл Кромвель: лучшие генералы — это лавочники. Люди, умеющие продавать и покупать людей, могут командовать ими и убивать их. Это все равно что щелкать на счетах. Если Вэйн располагает двумястами людей, он никак не может послать их сразу в девять мест. Если они ушли из Пэмп-стрит, они должны были направиться куда-нибудь. Если они не направились к церкви, значит, они направились к газовым заводам. И тут-то мы их й поймаем. Мы — лавочники и дельцы — ничего не могли бы поделать, не будь у более умных, чем мы, людей тысячи всевозможных причуд, которые мешают им рассуждать логически. Вот и выходит, что мы самые рассудительные. И в результате я — относительно тупой человек — смотрю на мир так, как смотрел на него господь бог: как на огромную машину. Господи, что это? — он вдруг закрыл глаза руками и попятился назад.

Потом крикнул прерывистым голосом:

— Господь покарал меня за богохульство! Я ослеп!

— Что это? — раздался во мраке другой голос, — голос, принадлежавший некоему Вилфреду Джервису из Северного Кенсингтона.

— Ослеп! Ослеп! — повторил Бэк.

— Я тоже! — крикнул Джервис в смертельной тоске.

— Дураки вы, — раздался чей-то грубый голос за их спиной, — мы все ослепли. Фонари потухли!

— Фонари? Но почему? Кто потушил их? — яростно крикнул Бэк, мечась в темноте. — Как же мы будем идти дальше? Как мы отразим неприятеля? Куда он направился?

— Неприятель направился… — произнес грубый голос и замолк, как бы колеблясь.

— Куда? — прохрипел Бэк, бешено топая ногами.

— Мимо газового завода, — продолжал голос, — Он воспользовался темнотой.

— Боже великий! — прогремел Бэк, хватаясь за револьвер. — Вы хотите сказать, что он…

Не успел он договорить, как некая неведомая сила оторвала его от земли и, словно камень из пращи, бросила в гущу его же собственных людей.

— Ноттинг-Хилл! Ноттинг-Хилл! — загремели во тьме страшные голоса. Казалось, они неслись отовсюду, со всех сторон, ибо кенсингтонцы, незнакомые с местностью, потеряли всякое представление о пространстве в этом мрачном царстве слепоты.

— Ноттинг-Хилл! Ноттинг-Хилл! — кричали невидимые люди, и кенсингтонцы падали под страшными ударами черной стали — стали, на которую не падал ни один отсвет фонаря.

Несмотря на разбитую ударом алебарды голову и гнев, туманивший его мозги, Бэк сохранил рассудок. Он кое-как пробился к стене, обшарил ее скрюченными пальцами, нашел какое-то отверстие и нырнул в него с остатками своего отряда. То, что они пережили в эту жуткую ночь, не поддается описанию. Они не знали, куда они идут: навстречу ли врагу, или прочь от него. Они не знали, где они находятся, они не знали, где находится неприятель, и меньше всего они знали, где находится ядро их армии. Ибо на Лондон спустилась тьма, небывалая, неслыханная, — тьма, царившая над миром до сотворения звезд; они блуждали в ней так, словно они сами были сотворены раньше звезд. Время от времени они натыкались в этой тьме на каких-то людей, которые избивали их и которых они избивали с идиотской яростью. А когда наконец забрезжила серая заря, выяснилось, что они за ночь вернулись к Эксбриджу. Выяснилось, что в непроглядном мраке бейзуотерцы, северные и южные кенсингтонцы все время сталкивались и избивали друг друга, в то время как Адам Вэйн сидел, забаррикадировавшись, в Пэмп-стрит.

Глава II. Корреспондент «Судебной газеты»

В те годы журналистика, подобно множеству других занятий, зачахла и захирела. Произошло это отчасти из-за отсутствия митингов, партийных и прочих дискуссий, отчасти из-за международного соглашения о вечном мире, но главным образом из-за того, что общество давно уже находилось в состоянии некоего столбняка. Наиболее популярной из уцелевших газет была «Судебная газета», помещавшаяся в довольно элегантном, но сильно заброшенном помещении на Кенсингтон-Хай-сгрит. Ибо таков закон: чем более тусклыми, бессодержательными и оптимистическими становятся с годами газеты, тем более шансов на успех имеет самая тусклая, бессодержательная и пессимистическая из них. В конкуренции периодических изданий, тянувшейся до середины двадцатого столетия, окончательная победа осталась за «Судебной газетой».