Зарождение добровольческой армии - [28]

Первые 4 месяца пребывания в училище внесли много бодрости и уверенности на лучший исход. Константиновское артиллерийское училище сумело сохранить весь внутренний уклад жизни и работы дореволюционного времени. Наш 11–й выпуск состоял из 300 юнкеров, из которых около 50 процентов были кадеты выпуска 1917 года, а остальные 50 — студенты высших учебных заведений, гимназисты и реалисты. При всей разнородности настроений и взглядов, почти у всех была жажда установления порядка и дисциплины во всей стране и желание поддерживать их хотя бы в своей среде. Изверившись во Временном правительстве, ждали, что спасение придет от генералов Корнилова, Алексеева или от какого‑нибудь другого решительного и честного генерала.

Это настроение, а также излишне откровенная болтовня несдержанных юношей не осталась тайной для Совдепа и Временного правительства, и, после памятных дней Корниловского похода на Петроград, когда особенно ярко обрисовалось настроение большинства юнкеров, в училище была назначена следственная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Весь материал для следствия доставляли юнкера–социалисты, образовавшие кружок «Поддержки Временного правительства и защиты завоеваний революции». Обвинения носили следующий характер: «юнкер Понсет пел Царский Гимн», «юнкера из кадет собираются на секретные совещания и открыто ругают А. Керенского». Подобные же комиссии были и в других училищах. Причем охра–на города и поддержка порядка лежали на обвиняемых. Фактически это были единственные люди, готовые действительно защищать Россию, а в силу создавшейся обстановки, и презираемое Временное правительство от большевиков.

После замены батареи училища, стоявшей в Зимнем дворце, больше в караул батареи не назначались. Нас это только порадовало, так как работы и без того было много. Неожиданно, в начале октября, нам объявил генерал Карачан [72] (начальник Михайловской артиллерийской академии и всех артиллерийских училищ), что мы будем произведены в офицеры 1 декабря, а сейчас получаем 2–недельный отпуск за ту тяжелую работу, которую пришлось нам вынести. Странным казалось воспользоваться отпуском в такое тяжелое время, когда все напряженно ожидали «выступлений справа или слева», но беззаботность утешала, что «авось» без нас еще все будет тихо. Была надежда, что «кто‑то» должен иметь в виду нашу готовность идти на защиту права и порядка.

Быстро прошли дни свиданий с близкими, и 22 октября наш курс опять собрался в училище. Здесь мы впервые встретились и с нашим младшим 12–м ускоренным курсом, сплошь состоявшим из студентов и окончивших гимназии и реальные училища. К нашему удовольствию, среди них царило близкое нам настроение. Чувствовалось, что наступают грозные дни, и верилось, что училище сумеет выйти с честью из всех передряг.

Подбадривало и впечатление хорошо налаженной связи с другими училищами, а также передаваемые на закрытых собраниях краткие указания от национально–мыслящих правых и военных организаций (Общества Государственной Карты, возглавляемого Пуришкевичем [73] и В. В. Глинским, редактором «Исторического вестника»). Казалось, что помимо нас есть организованные силы, сумеющие взять руководство в нужную минуту. Непонятно было только слишком осторожное и выжидательное отношение ко всему наших офицеров, но и оно объяснялось необходимостью.

Пока же вели занятия и несли усиленные внешние и внутренние караулы. В городе же большевики окончательно обнаглели, вели открытую пропаганду и местами убивали своих противников.

25–го, неожиданно для всех, власть в городе фактически перешла в руки большевиков. На улицах появились разнузданные толпы солдат запасных частей и матросов, отказавшихся исполнять приказания Временного правительства.

Совдеп объявил себя главою государства. Начались аресты высших начальников. Керенский бежал. Наше начальство тщетно пыталось

продолжать нормальные занятия и успокоить юнкеров. Мы волновались и требовали, чтобы нас вели «усмирять» большевиков. Кругом творился хаос, училище окружило себя караулами, были запрещены отпуска, и мы чувствовали себя отрезанными от мира. До нас доходили смутные слухи: «Генерал Карачан убит», «Владимирцы [74] — дерутся», «Павлоны [75] — окружены бронеавтомобилями и не сдаются».

И вдруг вечером 25–го мы слышим орудийный гул и над нашим садом пролетает несколько тяжелых снарядов. Это стреляла «Аврора» по городу и Зимнему дворцу. Мимо окон по Забалканскому проспекту солдаты с винтовками провели безоружных юнкеров Школы прапорщиков. Офицеры и начальник училища генерал Бутыркин [76] уговаривали нас не волноваться и ждать приказаний, но последние до нас не доходили.

В ночь на 27–е я был разбужен своим другом и однокашником по корпусу юнкером Янишевским [77], сообщившим мне, что группа офицеров и юнкеров около 100 человек отправляется с подложными документами в Быхов, где вместе с должными присоединиться текинцами и Георгиевским батальоном поступают под командование освобожденного ими генерала Корнилова и движутся затем на юг, где собираются антибольшевистские силы, а что в Петрограде уже делать нечего. Мой друг уже 3 дня пропадал из училища (он был в связи с Обществом Государственной Карты). Я немедленно же выразил согласие принять участие в этом предприятии, к которому мы решили привлечь еще несколько человек.