Зарождение добровольческой армии - [245]

Офицер, улыбаясь, сказал:

— Спасибо, гимназист. Идите скорее домой, там вас все ждут.

Обернувшись, он подал команду. Юнкера короткими цепочками побежали вдоль забора, огибая церковную ограду справа и слева, исчезая в тумане.

На нашем углу стоял уже пулемет, около два юнкера и все тот вахмистр, который строго махнул рукой, чтобы я шел домой. Делать нечего, прошел я мимо него с гордым видом и через парадное очутился дома.

Милый вахмистр Сорока, где сложил ты свою геройскую казачью голову? Где лежишь ты, всей своей фигурой олицетворявший воинскую доблесть Императорской конницы — донских полков? Суровый, беззаветно преданный присяге, храбрый воин. Про него офицеры и юнкера рассказывали чудеса его умения владеть конем и шашкой в атаках, удивительного чутья, смекалки и находчивости в боевой обстановке. Он прошел весь 1–й Кубанский и 2–й Кубанский походы, он прошел рейд в конном корпусе генерала Мамонтова, был много раз ранен и… где‑то исчез. Связь прервалась. Пал смертью храбрых где‑то у Орла, а с ним и многие его питомцы — юнкера и казаки… «Спите, орлы боевые»…

Моего отсутствия, видно, и не заметили. Вся моя «боевая» эпопея произошла чрезвычайно быстро. Это было хорошо в смысле спасения от нагоняя. А с другой стороны — обидно, что никто из наших не видал, как я рапортовал офицеру о результатах моей разведки. Только через несколько дней я был вознагражден. Посетившие нас юнкера и офицеры рассказали об этом эпизоде во всех подробностях и даже с приукрашением.

В гостиной, у кафельной теплой стены, сидели два офицера. Один был плотный, высокий, с черными небольшими усами. В столовой несколько юнкеров стоя пили чай. Тут же снаряжались наши Петя и студент. Петя был в серой шинели, привезенной им еще с Германского (или Австрийского) фронта, к которой прилаживали погоны. Это перемежалось шутками юнкера и помогавших им наших оставшихся барышень. «Оставшихся» потому, что Аничка Чубарина и Нюся уже были в каких‑то наглухо застегнутых жакетах, с повязками Красного Креста на рукавах, и в наши охотничьи сумки укладывали всю имеющуюся в доме медицину. Наш студент стоял в своей студенческой шинели с поясным ремнем поверх нее, в руках держал винтовку.

Через несколько минут из нашего дома ушли в туман с отрядом юнкеров наши первые четверо.

А еще через полчаса к нашему дому подошел «отряд» из 12 или 14 разношерстно, но по–военному одетых, с винтовками, с револьверами на поясах. Это были наши «гробокопатели» во главе с прапорщиком Стуконожкой и другие. Они тоже, оказывается, скрывались на огромном Нахичеванском кладбище в старых склепах, наглухо запертых огромными, заржавленными висячими и внутренними замками. Но входы в них знал смотритель Митрофаныч. Он, именно он, с помощью старенького священника Покровской церкви, отца Иоанна К., спасли тогда много военной молодежи, попавшей в беду. Эти два старика, оказывается, помимо нас, полностью снабжали их одеждой, питанием и многим другим необходимым.

Оказалось, что этот‑то «отряд» я первый и увидел перебегающим вдоль решетчатого забора церковной ограды.

Ранним утром, слыша приближающуюся стрельбу, все собрались в кладбищенском сарае и быстро переобмундировались по своим возможностям, имея на плечах погоны. Они ударили с фланга по бегущим красногвардейцам, чем еще более ускорили их бег и обеспечили степной плацдарм перед Ростовской границей подходящим юнкерам. Два юнкера, оставшиеся у храма в ограде, разглядели у перебегающих погоны. Один вышел из‑за угла, окликнув их. Те, увидав, остановились. Первым к юнкерам подошел прапорщик. Он по–просил вести их к командиру. После выяснения обстановки подошел и «отряд». Радость в доме была неописуемая. Я же установил, что наш‑то Стуконожка, оказывается, был влюблен в Веру, так как она просто бросилась ему на шею со слезами, а он ее нежно поцеловал. Глядя на них, я решил: «жених и невеста».

Здорово лестно было мне, даже покраснел как рак, когда он как‑то при нескольких офицерах и при всех наших, а главное — при вахмистре Сороке, который после легкого ранения в Ростове был несколько дней у нас и с которым я очень подружился, крепко обнял меня, поцеловал и сказал:

— Спасибо, дружок, за все, — и, обращаясь ко всем, добавил: — Он нам много помог в нашем гробокопательском положении. Спасибо, Боря.

Помню, у меня от этих слов навернулись слезы.

Через три года только один из них, будучи корнетом, Петя Кобыщанов, уходил в Крым через Новороссийск — в неизвестное. Где пал ты, мой дядя, а вернее — мой названный старший брат, друг моего детства, с малых лет мой охранитель и яркий пример моей жизни, каким надо быть? Пал ли у Днепра, у Каховки, в степях Таврии или на Перекопе? За рубежом его не оказалось, найти его я так и не мог.

Нюся… убита в 1–м Кубанском походе. Аничка Чубарина была ранена в грудь в этом же походе, бросившись в атаку на красных, увлекая за собой юнкеров. Выздоровела и была убита уже под Новороссийском в марте 1920 года. Об этом расскажу как‑нибудь позже. Студент, вернувшись из Корниловского похода, стал подпоручиком, часто к нам заезжал, а потом… потом — короткая записка: «Подпоручик X. в бою с красными курсантами был смертельно ранен и умер на поле боя. В его блокноте был ваш адрес и прилагаемая фотография».