Зарницы над полигоном - [45]

Эти слова Владимир припомнил, когда в кабину станции вошел полковник из проверяющих. Моргун представил расчет.

— Так, с кого начнем? Давайте с новичков. Есть такие? Фамилия?

Владимир незаметно вытер вспотевшую ладонь.

— Представьте: идет бой, летят самолеты «противника», а у вас вдруг прекратилось вращение антенн, В чем дело? Ваши действия? — спросил полковник.

Этот наводящий вопрос был всего лишь началом проверки того, как расчет выполнил регламентные работы. Владимир показал офицеру аппаратуру. Тот тщательно замерил параметры, одобрительно сказал:

— Так, молодец! Параметры выставлены точно. Что же, посмотрим, как отстреляетесь.

…Имитированные цели муравьями поползли в разные стороны экрана. Где-то среди них спряталась реальная. Владимир увидел ее и начал выдавать данные.

Подпустив цель к зоне огня, ракетчики произвели пуск. На землю посыпались осколки от мишени.

3.

Осенью в жизни рядового Синельникова произошло еще одно важное событие. Его приняли кандидатом в члены КПСС, а на отчетно-выборном собрании избрали комсгрупоргом взвода. На место одних пришли другие солдаты. Некоторые, так называемые «старички», поднаторевшие в службе, почувствовали себя как бы на особом положении. Какой, мол, теперь с нас спрос, когда есть молодые. В особенности рядовые В. Бардин и А. Посельский. Один — шофер, другой — повар. Владимир предупредил их. Но замечание комсгрупорга они восприняли по-своему.

Как-то вечером Синельников встретил лицом к лицу Посельского.

— Как думаешь служить? — спросил он Посельского.

— А что? Я ничего…

— Ладно, иди, на комсомольском собрании будешь оправдываться.

А сам, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, пошел на станцию к сержанту Моргуну посоветоваться.

— Давай соберем комсомольскую группу. Решим, что с ними делать, — сказал сержант.

…Ночью над казармой висел серпообразный месяц. Солдаты безмятежно спали. «Как дома, — подумал Владимир. — А если, кроме меня, никто не выступит? Тогда что? Посельский прав?».

Утром первым делом разыскал коммуниста старшего лейтенанта Леськива.

— Поговорите с активистами, — посоветовал офицер.

Посельский, а вместе с ним и рядовой Бардин на том собрании убедились, что молодой коммунист слов на ветер не бросает. Взбудоражил весь взвод. Выступали даже те, кто раньше не желал подавать свой голос.

А спустя день Синельников собрал актив, наметили, кто что должен делать, какие организовать во взводе мероприятия, чтобы поднять активность комсомольцев. Одни предложили провести состязание на лучший расчет, ефрейтор Струков — учредить специальный вымпел, рядовой Печеневский — заглянуть в план каждого комсомольца, убедиться, готовится ли человек к Ленинскому зачету. С тех пор иная жизнь потекла во взводе, и у самого Виктора будто появилось второе дыхание, стало легче работать.

Взвод вскоре добился звания отличного. Повысил свою классность Синельников, а когда проводили в запас сержанта Моргуна, получил в свое распоряжение радиолокационную станцию. И, наконец, ему присвоили звание младшего сержанта.

4.

Обо всем этом рассказать тогда отцу Владимир не мог: был еще сам на полпути, многого просто не успел сделать. Вот теперь бы — другое дело. В полную меру он отвечал за себя и других, как положено коммунисту.

ЗАПАС ПРОЧНОСТИ

Солдатская кровать всеми пружинами издала скрип под тяжелым телом Богачева. Не то от сильной жары, не то от напряжения этого дня, когда пришлось переживать и за людей, и за технику, у него раскалывалась голова от боли. Лейтенант Захаров уже притих на соседней кровати, над подушкой был виден его курчавый чуб.

«Молодец, нервы крепкие», — подумал Анатолий Михайлович.

Впрочем, головные боли он испытывал не впервые. Особенно при утомлении. И возраст будто цветущий — тридцать лет, и сам сложен крепко, натренирован, привык ко всему, а вот поди же, в висках так и стучат молоточки. Конечно, человек — не машина, да ведь и ее, как положено, время от времени выключают, не допускают перегрева. Он же перед полигоном не жалел себя. Душа болела за людей, за технику.

Пришел Захаров в дивизион осенью. Капитан Богачев днем проводил тренировки со своими операторами, а вечером вместо того, чтобы идти домой, частенько оставался с лейтенантом. Часам к двенадцати ночи, как шутил Богачев, они начинали «обалдевать».

В кабине повсюду висели схемы, к выдвинутым из стоек блокам были прицеплены «крокодильчики», тут же рядом стояли приборы, текли замысловатые фигуры на экране осциллографа. Лейтенант Захаров вдруг замирал, прижимал пинцет к губам и, озаренный пришедшей в голову идеей, с торжественным блеском в глазах всматривался в Богачева. Анатолий Михайлович поспешно спрашивал:

— Что, прояснилось?

— Кажется… Ох, нет, не то, — и в глазах Захарова затухал блеск, он успокаивался с надеждой на то, что капитан отыщет правильное решение. А как-то сказал:

— Анатолий Михайлович, вы почему домой не идете? У вас семья, Ленка. К тому же за меня с вас не спросят. Идите, Анатолий Михайлович. Я один справлюсь.

— Саша, у тебя, вижу, нервы сдают. Знаешь что, перед большим делом надо устроить маленький перекур. Пошли на морозец.

Ясная луна в окружении звезд висела над дивизионом. Искрился снег на обочине дороги, на крышах построек, на вершинах вековых сосен.