Зарницы над полигоном - [42]

Приход молодого лейтенанта некоторыми расценивался как начало легкой службы, поблажек и установления каких-либо новых и неясных им порядков. Молодой командир думал о другом: удержать в дивизионе прежнюю марку отличного взвода, репутацию передового коллектива. Нужна была ведущая сила. И он нашел ее в активистах. Вначале перечислил их мысленно: комсгрупорг, агитатор, редактор боевого листка, отличники, потом уж конкретно назвал каждого.

По выгоревшей от зноя степи вихрилась, словно поземка, желтая пыль. Пусковая установка после старта ракеты напоминала обгоревшую головешку. На нее и указал посредник.

— В порядок приведите. А там посмотрим, на что вы способны.

Лейтенант Бокарев назначил троих: ефрейтора: Бастрыкина, рядовых Проскурякова и Радионова. Поставил задачу и другим расчетам, а вечером, когда регламенты были закончены, лейтенант собрал активистов. За долгие месяцы несения боевого дежурства и подготовки к полигону он изучил каждого. С ним рядом сидел уважаемый во взводе человек — комсгрупорг рядовой Радионов, чуть поодаль — редактор боевого листка рядовой Гасишвили, умница и заводила агитатор ефрейтор Черников и всегда спокойный на вид младший сержант Сазонов.

— Завтра, товарищи, первые зачеты. Давайте наметим, кому что сделать надо, — сказал лейтенант Бокарев.

И все дни, пока шли стрельбы, он чувствовал рядом с собой надежных и верных помощников — активистов. А когда стартовала последняя ракета, Владимир понял, что в своей жизни он одержал первую важную победу. Говорилось об этом и на подведении итогов, взвод, как и прежде, был признан отличным.

РОЛЬ, КОТОРУЮ НЕ ВЫБИРАЮТ

День был жаркий, солнце держалось в зените. Сержант Журов проводил тренировку. Низкорослый, на пружинистых ногах, рядовой Бахадир Ахмадалиев подбежал к позиции, где стояла пусковая установка, резво вскочил на полуприцеп, чтобы помочь молодому солдату Андрею Сергиенко. Но на него недовольно посмотрел сержант Журов.

— Так дальше не пойдет, — сказал он и опустил руку с секундомером. — Ахмадалиев и может, и старается. А с вами что, рядовой Сергиенко?

«Что, что… Жара такая, а он гоняет», — подумал Сергиенко, а вслух сказал:

— Неспособен, значит.

Сержант Журов, тяжело вздохнув, покачал головой.

— Не то говорите… Ладно, потом разберемся.

В тот же вечер они остались вдвоем на стадионе. Солдат, волнуясь, говорил, что из него не получится стартовик, что для этого у него нет призвания.

Журов слушал его и улыбался.

— Как вы быстро в своем бессилии расписались. Впрочем, я тоже так думал первое время. Дружок говорил: чего, мол, мучаешься, иди к нам, у тебя техникум за плечами. Ну хорошо, думаю, может, возьмут, и там легче будет. А кто на мое место станет? Как я этому человеку в глаза смотреть буду? И почему он, а не я должен быть там, где труднее?.. В армии, понимаете, где легче не выбирают. Тут четко роли определены каждому…

Андрей не мог возразить ничего сержанту. По-своему Журов прав. Однако, какое ему, Сергиенко, дело до всех, у него — голос. Ребята, с которыми он выступал по вечерам на эстраде в санаториях, советовали не быть «лопухом», а сразу устроиться кем-нибудь при клубе, там служить можно. Надо, дескать, понимать: не у каждого такие данные.

В общем, Сергиенко уверовал в свое особое предназначение и до сих пор не мог примириться с своим положением. Другие рвутся на тренировку, а ему — нож острый. Говорить об этом он никому не говорил, но и с сержантом не хотел во всем соглашаться.

— Какие уж тут роли! — продолжал он разговор. — Чтобы сыграть роль, надо в нее вжиться. Как актер на сцене. А это уже искусство. Но зарядить, разрядить пусковую установку — разве это искусство?

— Вот что, Сергиенко, не будем философствовать. Я тоже кое-что слышал о системе Станиславского. Не спорю, в роль надо вжиться. Давайте и начнем вживаться. Завтра кросс, вот и покажите себя.

Андрей ожидал все, что угодно: и упреков, и наказаний, но только не этого. От такого предложения его даже покоробило. Но, когда стоял вместе со всеми на старте, подумал: «На слове поймал, ну, что ж, посмотрим…»

Сержант Журов бежал легко, под ногами шуршал шлак, за спиной кто-то сопел. Оглянувшись и увидев совсем отставшего Сергиенко, Журов сбавил темп, поравнялся с ним.

— Четыре круга прошли… Руками, руками работай.

— Го-орит внутри!

— Пройдет, мертвая точка.

Сергиенко бежал трудно. На пятом круге у него пересохло в горле, хотелось остановиться и перевести дыхание. Но Журов утверждал:

— Не сдавайсь, не сдавайсь, Сергиенко.

Потом он схватил Андрея за руку и потащил к финишу. Сергиенко еле успевал перебирать ногами, пытался вырваться, однако силы были неравны: его несло боком вперед, точно лодку бурным течением.

После этого кросса у Андрея болели ноги, и он не разделял радость Ахмадалиева, когда их расчету поставили «зачет».

— Молодец, Андрей. Я думал, опять плохо. Молодец, выдержал! — говорил Бахадир и сиял, как солнце. Но Сергиенко остался при своем мнении: бегать кроссы, заряжать пусковую установку — не его занятие. Очень уж уставал он к концу дня.

А время летело быстро. Осень безжалостно оголила лес, начались метели. Весь январь стартовики расчищали установки, ладони горели от набитых мозолей. Наконец-то небо очистилось, и ракетчики по вечерам занимались в спецклассе.