Зарницы над полигоном - [30]

— Это, конечно, можно. Я куплю. Но чтоб свое дело: ни, ни. У нас ведь как, выучился и нос в сторону. А за то, что подвез, благодарю. А теперь пора и на тренировку.

— Есть, я мигом.

Хотя и сказал Ермишин, что он справится мигом, а у самого екнуло под ложечкой. Он вспомнил прошлые тренировки и теперь настороженно, с похолодевшим сердцем ожидал предстоящих минут. Распрягая мерина, он думал о том, что опять, как и тогда, Гурьев заставит его натирать пол, крутить болты, таскать кабели. Он, пожалуй, не раз ему крикнет:

— Как ты кабели тянешь? Это тебе не кобылу запрягать!

Однако Ермишин пришел со взводом. Зенитная ракета лежала на полуприцепе, обвешанная кабелями, шлангами, какими-то приборами, и напоминала ему фантастическую упряжку. Рядовой Гурьев стоял с прибором. Взглянув на Ермишина, он лениво воскликнул:

— А, это вы припожаловали! Так, так, учиться, значит.

Он положил прибор, пошарил в карманах комбинезона, потом, взглянув на Ермишина, сказал:

— Значит, так, пойдешь в каптерку и возьмешь бидон. Только не забудь бидон! Понял? Карасев тебе даст. Спросит зачем, скажи, что нужно. Сегодня будет боевая учеба: импульсы будем складывать. Так и разъясни ему. Усек?

— Вроде, — пожал плечами Ермишин, а по дороге подумал:

«Опять на побегушках. Так с меня толку не будет».

— Вы что, недовольны? — услышал он голос офицера.

— Да вот бидон хотел взять.

— Бидон? Зачем вам бидон?

— Гурьев послал собирать импульсы. Сегодня учебно-боевая работа будет, — спокойно разъяснил Ермишин. Лейтенант понял, в чем дело, и незаметно улыбнулся.

— Идемте к Гурьеву.

Но как только они появились, Гурьев отвернулся, принял безразличный вид и стал протирать кабели.

— Гурьев! — окликнул его лейтенант.

— Я вас слушаю, товарищ лейтенант.

— Полы натерли?

— Не успел, товарищ лейтенант. Щетки нету, ходил, искал. Где ее возьмешь.

— А контрольные проверки провели?

— Товарищ лейтенант, сами подумайте — один. До сих пор напарника нет. И так с утра до ночи. Я же просил…

— Это что, не напарник? — сказал лейтенант и показал на Ермишина.

Сам Ермишин еще не понимал, в чем дело, смотрел на Гурьева и недоумевал, почему он бросает на него сердитые и недовольные взгляды.

— А-а, напарник…

— Не акайте. Научите, расскажите. Спрошу. На первый раз объявляю замечание.

— Товарищ лейтенант, за что?

— Вы знаете. Как вам не стыдно человека разыгрывать.

Ермишин тоже понял, в чем дело, побледнел, укоризненно взглянул на Гурьева.

«Опять свое», — подумал с обидой.

Ермишин достал щетку, разбросал желтую мастику и стал натирать пол. Он делал это забывшись, механически, правая нога двигалась, точно маятник. Серые задумчивые глаза смотрели прямо перед собой грустно и неопределенно. Но с этого дня при каждом удобном случае Ермишин старался побольше узнать о действиях ракетчиков, об их работе. Уж очень хотелось получить специальность.

Как-то Ермишин распряг Василька, потрепал его по холке, — тот фыркнул и гулко переступил ногами.

— Ладно тебе, дурак? — сказал Ермишин. — Ты думаешь, мне рай с тобой. Люди как люди, а я кто? Конюх…

Городок был пустынен. По нему свободно носился холодный осенний ветер, гнал серые вялые листья, клеил их к холодным стенам казарм и крутился в ногах. Ермишин шел нагнувшись, опираясь всей грудью на ветер. Уши горели, а лицо пощипывало.

— Ермишин, иди, прапорщик вызывает, — сказал ему дневальный, как только он вошел в казарму. Прапорщик был в каптерке.

— Вы где пропадали? — спросил он строго.

— Там, в сарае.

— Да?.. И ни с кем не разговаривали?

— Нет, не разговаривал.

Прапорщик откашлялся и почему-то изменил тон. Продолжал он более мягко:

— Завтра учения начинаются. Вам работка тоже будет.

— Ну? — удивился Ермишин.

— Вы не радуйтесь особенно. Думаете, там бублики давать будут? Вкалывать придется.

— Так это же интересно. Душа стосковалась.

— Ох, Ермишин, посмотрю я на вас, много еще не понимаете. Да разве вам плохо тут? Нет. К весне, смотришь, отпуск схлопочу. Так что имейте в виду. Учтите, оттуда не так просто вырваться…

Учения начались не утром, а в обед. Ермишин выскочил из-за стола с куском хлеба.

А когда построили расчеты, Ермишин стал в сторонке и завистливо смотрел на солдат. Он опять подумал, что над ним подшутили. Но техник разыскал его глазами и поставил рядом с собой. Ермишин получил задание, принес ящик с инструментом и, помогая Гурьеву, включился в работу. Сначала он делал подготовительные операции, но постепенно освоился и стал работать сам, без подсказок.

На улице стемнело, тягачи то пятились назад под полуприцеп, то с ревом увозили их вместе с ракетами. Ермишин чувствовал, что темпы усиливаются. Поступила вводная: «Убит рядовой Гурьев». Он снял шлемофон, техник приказал: «Ермишин, наденьте!»

Гурьев сердито сунул ему в руки шлемофон:

— Бери, чего смотришь.

Теперь Ермишин принимал и передавал все команды: сначала тихо, боязливо, но постепенно его голос изменился и зазвучал. Он выкрикивал команды, а солдаты послушно выполняли их. Ермишин чувствовал себя будто бы в центре самой жизни: все двигалось и гудело. Солдаты подчинялись его голосу, а он с наслаждением смотрел на них. Нет, он не был просто рупором, он тоже выполнял свои обязанности. А ракеты одна за другой уходили в темноту. Он провожал их и радовался.