Зарницы грозы - [23]

Самоходка привезла Баюна на улицы, в котоых он распознал столицу Аламаннского королевства. Толпы цвергов текли туда, где на поверхности находился королевский дворец. В Муспельхейме там было капище. Звуки, доносившиеся оттуда, заставили Баюна поморщиться: навская, ну или цвергская, музыка. Да и какая же это музыка? Барабанный бой да железный скрежет, будто точат ножи. А что поют, за этой какофонией часто вообще не разобрать. Однако тут Баюн остановился и прислушался. Во-первый, поющий голос был женским. Во-вторых, пел он на языке не Муспельхейма, а Авалона:

A heartbeat like thunder, burning down under,

Ready to fly into the great sky.

When the flames getting higher, you're feeling the fire,

You know it's our turn — we're ready to burn.

Четыре раза огонь помянули — ну да хотя про что еще в пекельном царстве петь? Ни облаков, ни цветов, ни ручьев у них, а девицы все — такие же чуды-юды. Из любопытства Баюн подошел поближе. Музыка ревела так, что оглушала, цверги прыгали и бесились, перекрещивались лучи цветного света.

 Burn it up, bird of fire,

Come on and set this place on fire.

Burn it up, it will take you higher,

Feel the heat and feel the fire.

Ну, огненная птица и полеты какие-то — это про рарогов. Боевая песнь, должно быть. Война ведь скоро. Баюн хотел уже уйти, но всей шкурой почувствовал вдруг чье-то присутствие, да такое грозное, что сердце захолонуло.

A body of iron hits harder then lightning,

He's got a sharp sense — it's his best defense.

He's a natural born leader, fast as a cheetah,

He's ready to win — come on, let's begin!

— Это обо мне песня, — объявил самодовольно голос в голове Баюна. — По-авалонски — так этой маленькой Fraulein больше нравится, короче получается. А тебя я, наверное, съем. Ты уже раздражать начинаешь.

То, что рысь увидел, подняв голову, он немедленно пожелал никогда в жизни больше не видеть. И если бы это было возможно — увиденное забыть.

Кончиком щупальца Скимен выдернул Баюна из толпы и поднес к глазам. Давешний сон милостиво сгладил черты демона, да и герой его сам был таким же. Наяву рысь мог только зажмуриться, но боялся.

— Я не виноват, — жалобно сказал Баюн. — Послушай, но я же ничего не сделал!

— Ты хочешь вернуть Волха. Это уже достаточно. Так и быть, со Всеславом я спорить не могу, но чтобы его посланец мешался у меня под ногами — такого уговора не было.

— Если ты меня съешь, — набрался храбрости Баюн, — твой Светлый Князь тебя накажет, верно?

— С чего ты взял, что я ему подчинюсь? — ощетинился Скимен.

— Ты просто себя коришь, что тогда пропустил маленького Волха! Аламаннцев Авалон и Заморье столько раз норовили подтолкнуть к войне с нами, что ты уже решил, будто так и надо!

Демон помедлил. Ноздри-щели раздувались. Черты его морды сохраняли похожесть на царя пустыни, и кожистая шкура была такого же золотистого цвета — лев, рожденный гидрой.

— Мы не должны быть врагами, Скимен. Хотя бы сейчас, когда нам всем опасность угрожает. Задуши в себе тьму, иначе Вий опять попытается ею воспользоваться.

— Легко сказать — задуши! — Но Скимен уже успокаивался. Баюн вспомнил, как Садко говорил об огненной, порывистой природе Волха. Видимо, все демоны были такими. Вместе с этим владыка Муспельхейма становился и менее страшен. Что-то в нем было даже благородное — для демона, конечно.

— Что это? — Баюн указал на шабаш внизу.

— Радение. В мою честь. — Тут Скимен сообразил: — Ты откуда знаешь, что я пропустил змеевича?

Баюн рассказал ему свой сон.

— Вот как... — Демон пробормотал непонятное слово на «-ция». — Что за корабль, говоришь? «Нагльфар»? Так он же... Постой... Ты сказал, ты из цистерны... Ахахахахаха!

Туша Скимена вся затряслась. От смеха он чуть не выронил Баюна.

— Вот разбойник! «Нагльфар» корм возит лично мне. Эта штука, которой ты напился — в ней силы на сотню смертных. Неудивительно, что ты на след сразу напал.

— Я не знал, — сказал рысь. — Я прошу прощения. Значит, Волх действительно ушел из Муспельхейма?

— Конечно! Стал бы я его здесь терпеть!

— Тогда я пойду туда же.

— Славно.

Щупальце неимоверным образом вытянулось, унося Баюна прочь так быстро, что у него перехватило дыхание. Скимен опустил его там, где уже никаких жилищ не было, а была бескрайняя унылая степь, и на прощание Баюн услышал:

— Мне это не по вкусу, но правду надо принять. Мой отец Светлый Конунг что-то знал в тот день. А уж он никогда не пожелает зла Аламаннскому королевству.

Как в лесу идут на шум воды, так Баюн шел на жар. Ближе к огненным рекам, заметил он, земля становилась теплее и тверже, а растения переставали попадаться. Все в этом мире было наоборот. Аламаннские корабли более не считались, и приходилось вспоминать, как выглядит пестрая карта королевств.

Баюн вскоре перестал сходить на берег и просто перебирался с корабля на корабль. Сны, вызванные пищей демонов, гнали его вслед за удирающим в них Всеславичем. Рысь даже проникся жалостью к молодому Волху: тот оказался совершенно один в землях, где у него были только враги. Демон приноровился идти через реки или пустоши, а корм воровал, нападая на корабли. Как узнал Баюн, не у всех королевств есть демоны — в мелких пекельных царствах живут существа, на них похожие, но своей природой ближе к Грозе. Некоторые из них чуяли Волха в своих владениях и нападали: даже не столько отогнать опасного пришельца, сколько желая напиться его горячей и сильной крови. Последний из рода Всеславичей защищался отчаянно. Кого-то он ранил и бежал, кого-то помельче — убил и сожрал сам. Силы понемногу росли, прибавлялось боевого опыта, но Волх понимал, что любой из настоящих демонов раздерет его, как медведь собаку. Ему нужно было убежище, где спокойно и много корма — укрыться, окрепнуть, вырасти.