Запретный рай - [42]

Эмили разглядывала свой густой, красивый загар, столь вызывающе выглядевший в Париже. Со временем он поблекнет. Но она не была уверена, что это случится с воспоминаниями.

Она знала: надо постараться внушить себе, что в ее жизни никогда не было ни полинезийского рая, ни жарких тропических ночей, когда по жилам бежала горячая кровь, а мысли застилал страстный туман.

Эмили принялась читать книги, привычно перелистывая отсыревшие страницы, но ей казалось, будто она прикасается к мертвой плоти. Она заставляла себя съедать все за завтраком, обедом и ужином, хотя ей чудилось, будто она жует бумагу и опилки.

Когда не спала, то бродила по дому как сомнамбула. Улыбалась отцу приклеенной фальшивой улыбкой и через минуту забывала о том, что он ей говорил.

Однажды мадам Патиссо, издавна убиравшая в их доме и знавшая Эмили с детства, сказала девушке:

— Я рада, что вы вернулись домой, барышня. Полагаю, самое время заняться поиском жениха!

Эмили ничего не ответила, а про себя подумала: «Ведь я была замужем. Однако об этом никто не знает, и никто не поверит в это».

В тот день она впервые вышла на улицу.

Оказалось, наступила весна. Колеса карет разбрызгивали грязь, дамы приподнимали юбки нежными пальчиками, осторожно перешагивая через лужи, всюду слышались выкрики продавцов газет и торговок пирожками.

Эмили шла по городу, любуясь оживающими каштанами и пробивавшейся в скверах травой, а в мыслях по-прежнему пребывая там, где осталось ее сердце.

Она думала о последних секундах, когда они с Атеа еще были вместе, когда она могла видеть его и прикасаться к нему. Волны воспоминаний словно смывали с ее души слой одиночества, и ей становилось почти хорошо.

На углу ближайшего дома продавались цветы. После пышной полинезийской зелени они показались Эмили чахлыми и жалкими. Или они ничем не пахли, или она напрочь утратила обоняние.

Аромат цветов Полинезии! Им было невозможно надышаться. Полинезийки составляли букеты с безукоризненным вкусом. В этом они могли поспорить с любой парижской цветочницей.

Внезапно она узнала дом: в нем проживал доктор Ромильи, давний приятель ее отца. Немного поколебавшись, Эмили поднялась по узкой лесенке и позвонила.

Дверь открыла строгая молодая особа в опрятном белом фартуке.

— Вам назначено?

— Нет, но я… Скажите, что пришла Эмили Марен, дочь Рене Марена.

Через несколько минут ожидания в приемной ее провели к доктору. Он принял ее очень радушно.

— Эмили! Вы с отцом вернулись?! А он и носа не кажет.

— Он пишет книгу.

— Давно пора. Думаю, его впечатлений хватит не на один том. А тебе путешествие явно пошло на пользу: ты вся словно обласкана солнцем!

Эмили улыбнулась, но из-за опущенных уголков губ и грустных глаз улыбка получилась горькой. Сделав над собой усилие, она произнесла как можно спокойнее:

— Мне понравилось в Полинезии, но я… Со мной что-то происходит. Я испытываю отвращение к пище, и меня одолевает слабость.

— Такое случается при перемене климата. Надеюсь, ты не заразилась какой-нибудь редкой болезнью, иначе чувствовала бы себя гораздо хуже. Расскажи мне подробнее о том, что тебя беспокоит, а потом я тебя осмотрю.

После беседы и осмотра доктор Ромильи резко замолчал, и по мере того, как длилось это молчание, нарастала тревога Эмили.

— Что со мной?

— Судя по всему, у тебя будет ребенок.

Известие было столь ошеломляющим, что она, не сдержавшись, воскликнула:

— Такого не может быть!

— Тебе лучше знать, возможно это или нет, — мягко произнес доктор.

Эмили покраснела. Конечно, такое могло случиться!

Она вспомнила, как Атеа спросил, не беременна ли она. Изменилось ли что-нибудь или нет, если б она знала, что носит в себе новую жизнь? Эмили боялась, что никогда не получит ответа на этот вопрос.

Когда она протянула доктору деньги, он отказался. Она прочитала в его глазах не осуждение, но жалость. Должно быть, мсье Ромильи думал о том, как она сообщит эту новость отцу, а еще представлял легкомысленную интрижку на борту корабля: мимолетный союз отчаявшейся девицы и какого-нибудь предприимчивого морехода.

Коротко попрощавшись и поблагодарив врача, Эмили вышла на улицу. Она никак не могла опомниться.

Отцом ее ребенка был полинезиец, дикарь в представлении европейцев. Внезапно она поняла, что ей придется скрывать это всю свою жизнь.

Вспомнив, как быстро рассеялась в Полинезии тоска по родине, и сравнивая, как тяжело приходится теперь, Эмили внезапно поняла: ей нужно вернуться обратно. Пусть им с Атеа не суждено быть вместе: главное — она окажется в краю своей мечты, а ее ребенок будет расти там, где он должен расти.

Это показалось ей решением проблемы, более того — единственным выходом из сложившейся ситуации. В Полинезии она осознала, что нельзя убежать от себя и нужно принимать жизнь такой, какова она есть.

Вернувшись домой, Эмили сбросила с плеч накидку и поспешно прошла в кабинет отца. Рене сидел над какими-то бумагами и имел озабоченный, пожалуй, даже потерянный вид, однако дочь не заметила этого.

Взбудораженная своими мыслями, она быстро проговорила:

— Я еду в Полинезию. Возвращение в Париж было ошибкой. Я ощущаю себя частью того, а не этого мира.