Запретный плод - [16]

Я перевернулась на четвереньки. Движение это было слишком быстрым, и боль налетела вихрем света и тьмы. Живот сводило, рвота стояла у горла, голова раскалывалась.

Жан-Клод держал меня за талию, его холодная рука лежала у меня на лбу, не давая костям головы расползаться. И голос его поддерживал меня, как прикосновение гладкой простыни к коже. Он тихо и ласково говорил по-французски. Я не понимала ни слова, но и не надо было. Его голос держал меня, укачивал, унося часть боли.

Он прижал меня к груди, и я была слишком слаба, чтобы возражать. Боль колотилась в голове, но теперь это была далекая, пульсирующая, тупеющая боль. Голову повернуть все равно было невозможно, будто она выскользнула из шарниров, но боль была уже другая, терпимая. Он вытер мне лицо и губы влажной тканью.

— Вам лучше? — спросил он.

— Да. — Я сама не заметила, когда ушла боль.

— Что ты сделал, Жан-Клод? — спросила Тереза.

— Николаос хотела видеть ее в сознании и здоровой. Ты видела, какова она была. Ей нужна больница, а не дополнительные пытки.

— И потому ты ее полечил. — Женщина-вампир явно забавлялась ситуацией. — Николаос не будет довольна.

Я почувствовала, как он пожал плечами.

— Я сделал то, что было необходимо.

Я уже могла открыть глаза, не щурясь и не вызывая боли. Мы были в темнице — по-другому и не назовешь. Квадратную камеру двадцать на двадцать футов окружали толстые каменные стены. К зарешеченной деревянной двери вели вверх каменные ступени. Даже кольца для цепей были в стенах. Факелы дымились на стенах. Не хватало только дыбы и палача в черном клобуке — такого, с бычьими бицепсами и татуировкой «Не забуду мать родную». Да, это завершило бы картину. Мне было лучше, намного лучше. Я не должна была так быстро оправиться. Мне случалось получать удары, и сильные. Не бывает, чтобы вот так просто все прошло.

— Вы можете сидеть без помощи? — спросил Жан-Клод.

К моему удивлению, ответ оказался положительным. Я села, прислонившись спиной к стене. Посреди пола была вполне современная сточная решетка.

Тереза смотрела на меня, держа руки на бедрах.

— Да, ты быстро оправляешься. — В ее голосе звучало приятное изумление и еще что-то, что я не могла назвать.

— Ни боли, ни тошноты — все прошло. Как это получилось?

Она ухмыльнулась, скривив губы.

— Об этом тебе надо спросить Жан-Клода. Это он сделал, не я.

— Потому что ты этого сделать не могла бы.

В его голосе слышался чуть тепловатый намек на злость.

Она побледнела.

— Я бы этого все равно не стала делать.

— О чем вы говорите? — спросила я.

Жан-Клод повернулся ко мне; красивое лицо было непроницаемым. Темные глаза смотрели в мои — и это были глаза как глаза.

— Давай, мастер вампиров, скажи ей. Увидишь, насколько она благодарна.

Жан-Клод смотрел на меня, разглядывая мое лицо.

— У вас была сильная контузия, сотрясение. Но Николаос не позволила бы нам доставить вас в больницу, пока не будет закончено это… интервью. Я боялся, что вы умрете или окажетесь неспособны… функционировать. — Никогда я не слышала в его голосе такой неуверенности. — Поэтому я поделился с вами своей жизненной силой.

Я затрясла головой — крупная ошибка. Пришлось прижать руки ко лбу.

— Я не понимаю.

Он широко развел руками:

— У меня нет других слов.

— Позволь мне! — вмешалась Тереза. — Он просто сделал первый шаг к превращению тебя в слугу.

— Не может быть. — Мне все еще трудно было мыслить ясно, но я знала, что это неправда. — Он не пытался воздействовать на меня разумом или глазами. Он не кусал меня.

— Я говорю не об этих жалких полутварях, носящих несколько укусов и бегающих по нашим поручениям. Я имею в виду постоянного слугу-человека, которого никогда не кусают, никогда не ранят. Такого, который стареет почти так же медленно, как мы.

Я все еще не понимала. Наверное, это выражалось на моем лице, потому что Жан-Клод сказал:

— Я забрал вашу боль и дал вам часть моей… выносливости.

— Значит, вы испытываете мою боль?

— Нет, боль прошла. Я сделал вас чуть менее уязвимой. Вас теперь труднее ранить.

До меня все еще не дошло до конца или просто это было вне моих понятий.

— Все равно не понимаю.

— Послушай, женщина, он дал тебе то, что мы считаем великим даром и даем лишь тем, кто показал себя бесценным.

Я уставилась на Жан-Клода.

— Это значит, что я теперь как-то в вашей власти?

— Как раз наоборот, — ответила Тереза. — Ты теперь не подвержена действию его взгляда, голоса, ума. Ты будешь служить ему только по твоему собственному желанию, ничего больше. Теперь ты понимаешь, что он сделал.

Я посмотрела в ее черные глаза. Просто глаза и ничего больше.

Она кивнула.

— Ты теперь начинаешь понимать. У тебя, как у аниматора, был частичный иммунитет к нашим взглядам. Теперь у тебя иммунитет почти полный. — Она рассмеялась коротким лающим смешком. — Николаос уничтожит вас обоих.

Она пошла вверх по ступеням, щелкая каблуками по камню. И оставила дверь за собой открытой.

Жан-Клод подошел и склонился надо мной. Лицо его было непроницаемо.

— Зачем? — спросила я.

Он просто стоял и смотрел. Волосы его высохли беспорядочными локонами вокруг лица. Он был все так же красив, но беспорядок в волосах делал его более реальным.