Запретные воспоминания - [12]

– И кому из моих сотрудников могло прийти в голову задушить старушку, – чуть нервно, но иронически уточнил Петранцов. – Сразу скажу, что пациентка была болтливая, но совершенно беззлобная. Недовольства существующими порядками не выражала, особого внимания к себе не требовала, персонал жалобами не изводила, лечением была вполне удовлетворена. Вот ни у кого из сотрудников отделения не имелось ни малейших причин желать ей смерти. Да не просто желать, а еще и в прямом смысле слова приложить к этому руки.

– А, кстати, – Радецкий вскинул голову, как норовистый конь, решивший выяснить отношения с чужаком, – это же основной вопрос на самом деле. Кому нужно лишать жизни старую больную женщину, да еще в больнице? Может, ее наследники ждут какого-то огромного состояния?

– Разумеется, мы изучим ее семейные связи и проработаем все версии, – сухо сказал Зимин. – Однако, как вы верно заметили, в нынешние времена в больницу трудно проникнуть посторонним, да еще так, чтобы их никто не видел. Странно, что преступник даже не пытался имитировать естественную смерть. Если бы пожилая женщина, лежащая в кардиохирургическом отделении, просто умерла во сне, вряд ли это кого-нибудь удивило бы. Ему стоило всего лишь убрать подушку обратно ей под голову, и криминальный характер смерти был бы неочевиден.

– Недолго, – Радецкий пожал плечами. – Я, конечно, не патологоанатом, но моих знаний хватает для того, чтобы предположить, что именно судмедэксперты увидят на вскрытии. Во-первых, волокна ткани в дыхательных путях. Наволочки у нас не самой тонкой выделки, так что волокна будут довольно грубыми. Плюс венозное полнокровие внутренних органов, переполнение кровью правой половины сердца, пересыщенная углекислым газом, а оттого очень темная кровь в крупных сосудах. Плюс пятна Тардье – мелкие точечные кровоизлияния под наружными оболочками сердца и легких, поскольку при обтурационной асфиксии, впрочем как и при любой другой, повышается проницаемость капилляров. Оба моих коллеги при первичном осмотре тела установили наличие характерных синяков на губах.

– У нее на щеках виден отпечаток от подушки, – с некоторым усилием сказал Петранцов. – И еще, я, конечно, смотрел не очень внимательно, но нос и губы как будто вмяты и более бледные, чем остальное лицо. Так что Владимир Николаевич прав – хоть убирай подушку, хоть оставляй, а для профессионала очевидно, что Нежинская умерла насильственной смертью. И даже если на стадии обнаружения трупа это как-то удалось бы скрыть, убедить медсестер, что смерть естественная, то при вскрытии все равно выяснилось бы, что это не так.

– Но, скажем, если бы убийцей были вы, вы бы попытались хотя бы на время оттянуть выяснение этого плачевного факта? – спросил следователь, внимательно глядя на Петранцова.

Тот побледнел.

– Я не могу быть убийцей, – сказал он с некоторым усилием. – Я привык людей спасать, а не лишать жизни, да еще так варварски – перекрывая доступ кислорода. Да и незачем мне это совсем. Эта пациентка не моя, я ее не вел и ни разу с ней даже не разговаривал.

– Но вы сказали, что она была крайне общительной. Из чего вы сделали такой вывод, если с ней не разговаривали?

Радецкий с интересом смотрел на своего заведующего отделением. Логическая нестыковка была налицо, и ему стало интересно, как Максим Сергеевич из нее выкрутится. Того, впрочем, никак не взволновал вопрос, он просто слегка пожал плечами.

– Я в курсе всего, что происходит в моем отделении. Нежинская поступила в отделение в ночь с субботы на воскресенье, мы быстро стабилизировали ее состояние, об операции речь уже не шла, так что она почти сразу смогла вставать с постели. Я дежурил в воскресенье, поэтому видел, как она активно общалась с медсестрами на посту. И в остальные дни я тоже обращал внимание на то, что она находила любые свободные уши, чтобы пообщаться. К счастью, это был не я, да и не мог быть я, потому что мой перечень служебных обязанностей довольно широк, знаете ли.

– А вы можете сказать, с кем Нежинская общалась больше всего? Я не поверю, что все люди без исключения одинаково настроены на то, чтобы тратить свое время на болтовню с надоедливой старухой. Кто был готов вести с ней обстоятельные разговоры больше других?

Надо было отдать следователю должное, он был очень профессионален и умел вычленять главное. Радецкий ценил умных и профессиональных людей, поэтому Зимин вызывал у него симпатию.

– Из сестер, пожалуй, с Юлей Кондратьевой, – сказал Петранцов, подумав. – Она как раз дежурила в воскресенье, и я видел, что Нежинская довольно долго на посту сидела и что-то рассказывала.

– Вы не слышали, что именно?

– Нет, не слышал.

– Что ж, тогда об этом мы спросим саму Кондратьеву, – кивнул Зимин. – Вы сказали, из сестер, а был еще кто-то из постоянных собеседников?

– Да, пациенты всегда разговаривают друг с другом. Конечно, у Нежинской была отдельная палата, но я во время обхода несколько раз заставал ее у моей пациентки Ольги Аркадьевны Гореловой. Она восстанавливается после операции по стентированию, лежит в палате номер восемь.

– Ясно, значит, с ней мы тоже поговорим.