Запретные удовольствия - [41]

Когда собрание закончилось, Сунсукэ в сумерках вошел в чайную «У Руди», чтобы встретиться с Юити. Гости, наблюдавшие, как входит этот суетливый одинокий старик, бросили на него рассеянный взгляд и отвели глаза. Когда же вошел Юити, все замолчали, но не красота, а отсутствие интереса заткнуло им рты. Тем не менее это молчание не было притворным.

Как хороший знакомый, старик кивнул Юити, усевшемуся в углу поболтать с молодыми людьми. Он выбрал столик в сторонке, куда и пригласил Юити. В глазах окружающих читался необычайный интерес.

Юити присоединился к Сунсукэ, они обменялись несколькими словами, затем он извинился и отошел на минуту. Когда он вернулся, то сказал:

– Кажется, все думают, что я ваш друг. Меня спросили – я не стал отрицать. Так у вас не возникнет никаких недоразумений. Поскольку вы писатель, то определенно найдете здесь много интересного.

Сунсукэ был шокирован, по, поскольку предпочел, чтобы все шло своим чередом, не стал бранить Юити за такую опрометчивость.

– Если ты мой друг, как мне полагается вести себя с тобой?

– Это проблема, не так ли? Будет замечательно, если вы сделаете вид, что просто счастливы.

– Я, счастлив?

Это невероятно! Сунсукэ, почти мертвец, изображает счастье! Он был смущен странной ролью, навязанной ему этим неожиданно убедительным режиссером.

Приняв противоположную линию поведения, он попробовал сделать кислую мину. Однако это было нелегко. Подумав, что он ставит себя в глупое положение, он перестал пытаться что-то изображать. Теперь он был уверен, что его физиономия излучает счастье.

Поскольку он не мог придумать никакого надлежащего объяснения тому, что у него на сердце стало так легко, Сунсукэ приписал это состояние привычному профессиональному любопытству. Давно лишившись своих литературных способностей, он был смущен наигранным пылом. Вот уже десять лет, как много раз созидательный порыв накатывал на него, словно прилив, но, когда он брал в руки кисть, кисть рисовала не больше чем прямую линию. Творческий порыв, который в дни его молодости снедал его, как болезнь, во всем, что он делал сейчас, был всего лишь бесплодным, неутоленным любопытством.

«Как красив Юити! – думал старый писатель, следя за ним на расстоянии, когда тот снова покинул своё место. – Среди этих немногочисленных красивых мальчиков выделяется только он. Красота — это то, что обжигает руку, когда прикасаешься к ней. Благодаря ему здесь определенно полно обжегшихся гомосексуалистов».

Теперь на его глазах разыгрывалась довольно натянутая сцена. Юити подозвали к столику с двумя иностранцами. По случайности оказалось, что этот столик был отделен от столика Сунсукэ аквариумом, в котором плавали пресноводные рыбки. Он служил в качестве экрана. В аквариуме были размещены зеленые лампочки, которые мерцали в водорослях, растущих отдельными группами. Это мерцание отбрасывало узоры на лицо лысого иностранца. Его более молодой товарищ исполнял, видимо, обязанности секретаря. Старший мужчина не говорил по-японски, и его секретарь переводил, что тот говорил, Юити.

Ритмичный английский старшего мужчины, беглый японский секретаря и краткие ответы Юити – ничего не ускользнуло от Сунсукэ.

Сначала старый иностранец налил Юити пива, потом принялся расхваливать его красоту и молодость. Эти цветистые слова и фразы перевести смог бы не каждый. Сунсукэ слушал внимательно. Суть разговора становилась ясной.

Старый иностранец был торговцем. Он искал себе в компаньоны юного красивого японца. Задачей секретаря было подобрать такую кандидатуру. Секретарь уже рекомендовал много молодых людей хозяину, но они ему не понравились. На самом деле он приходил сюда не один раз, однако этим вечером впервые нашел идеально подходящего юношу. Если Юити пожелает, на первое время достаточно будет чисто платонического общения, но просьба состояла в том, не заключит ли он своего рода договоренность?

Сунсукэ заметил, что между изначальным высказыванием и переводом последовала странная пауза. Подлежащие и дополнения умышленно запутывались. Перевод никак нельзя было назвать неточным, но его тон поразил Сунсукэ тем, что в нём была слащавая заигрывающая иносказательность. У молодого секретаря был свирепый германский профиль. С его тонких губ слетал резкий, сухой, пронзительный, словно свист, японский. Сунсукэ посмотрел под стол и обомлел. Обе ноги секретаря крепко обвились вокруг щиколотки Юити. Старый иностранец, казалось, совершенно не подозревал о таком бесстыдном заигрывании.

Наконец старик стал понимать, что происходит.

В букве перевода не было двойственности, но секретарь делал все, что мог, чтобы на шаг опередить своего нанимателя в глазах Юити.

Как можно было назвать это невыразимо болезненное чувство, которое сейчас охватило Сунсукэ? Сунсукэ посмотрел на тень, отбрасываемую ресницами Юити на щёку. Эти длинные ресницы, намекающие на то, как красивы они должны быть в постели, неожиданно затрепетали. Смеющиеся глаза юноши бросили быстрый взгляд в направлении Сунсукэ. Старого писателя бросило в дрожь. Затем глубокое, двойственное, бездонное отчаяние охватило его.

«Должно быть, ты ревнуешь, – сказал он себе, – судя по боли у тебя в груди».