Запретное влечение - [55]

Мы были дома уже целую неделю, но неведомое предчувствие холодило в жилах мою кровь. Странность в поведении родителей набирала обороты, а я совсем лишилась здорового сна. Уилл отвлекал меня, как мог, отшучиваясь, будто у них всего лишь кризис среднего возраста и совсем скоро всё опять станет на свои места, но я была уверена: уже никогда не станет. Даже он сам, придавая своему тону непринуждённость и озорство, понимал это. А что и говорить о глазах… Там и по сей день так и осталась застывшая тревога, которой не нужны были пояснения. Даже в эту секунду, съёжившись под тремя слоями одеяла, горло моё сжимается, когда вспоминаю их потерянные взгляды в тот вечер и тот диалог. Как бы мы того ни хотели, но теперь наступил такой момент в жизни, когда любое упоминание о нас с Уиллом доводит меня до нервной дрожи в коленках. Я, словно скрывающийся преступник, начинаю бегло озираться по сторонам, надеясь, что наша с ним социальная казнь наступит чуть позже. Да, ведь она непременно наступит. Кажется, здесь нужно просто смириться и заставить себя наслаждаться урывками, не оглядываясь и не паникуя. Просто наши ворованные у судьбы минуты – всё, что только у нас осталось. Так уж вышло…

Всё было не так уж мрачно. Несмотря на тяжёлый осадок внутри, мы продолжали любить друг друга – и, возможно, ещё сильнее и яростнее, чем прежде. Снова прятались, чаще убегали из дома, а ночью, если удавалось, находили утешение в нежности рук друг друга. Если я не оставалась наедине с самой собой, наша связь даже не казалась мне неправильной. Просто были мы и наши чувства. Никаких «но»…

Дождь усилился и забарабанил по крыше и подоконнику, создавая симфоничное грохотание капель. За окном снова мелькнула молния, освещая тёмное пространство моей комнаты. Я шумно выдохнула и крепче сжала в пальцах серебряный кулон.

Настоящая несправедливость. Ведь сегодняшний день был наполнен абсолютным счастьем. Отец вышел на работу из отпуска, а мама уехала повидаться с Дилайлой, что уже вовсю готовилась к рождению маленькой Абигейл, и мы вдоволь наслаждались уединением. А теперь разразился настоящий ураган за окном и кажется, словно небо тоже обозлилось на нас.

В доме тихо, и только настенные часы отбивают свой неторопливый ритм, сопровождаемый рёвом небес. Тиканье давит на виски, а каждое громыхание с улицы заставляет меня судорожно вздрагивать. Всего в нескольких шагах от меня комната Уилла. Я знаю, что одеяло его откинуто в сторону, но он по-прежнему остаётся тёплым, как и всегда. Живот болезненно скручивает от сумасшедшего желания очутиться с ним рядом. Слишком опасное желание, что движет нами, словно одержимость.

Так и на сей раз – я просто не могу противиться ему, зная, что согревающие руки брата для меня всегда распахнуты. Тихонько поднимаюсь с кровати и выпутываюсь из вороха одеял. Тело тут же начинает сотрясать от мелкой дрожи. Босые ступни шагают по прохладному полу – то приподнимаясь на цыпочки, то замирая у поскрипывающей половицы. Я выскальзываю из комнаты и смотрю по сторонам. Никого. Спальня родителей расположена ближе к лестнице на втором этаже, наши спальни – почти в самом конце. Пусть расстояние слишком маленькое, а возможность быть застуканными слишком большая, мои ноги всё равно несутся к знакомой двери, на которой ещё со средней школы была повешена шутливая табличка, гласящая: «Посторонним вход воспрещён».

Мысленно смеюсь, когда представляю себе, как будут светиться его потемневшие голубые глаза при виде посторонней в лице меня. Но моя рука так и остаётся висеть в воздухе над ручкой его двери. Ночную тишину пронзает женский всхлип где-то позади меня. Замерев, я медленно разворачиваюсь и делаю пару крадущихся шагов. Вырывается ещё один бесконтрольный всхлип и нарушает моё былое спокойствие и предвкушение. Я вся сжимаюсь, когда понимаю, что тихая истерика исходит из комнаты родителей. Мои ноги сами несут меня к их двери – так же, как несли и к Уиллу.

Я останавливаюсь у их комнаты и раздумываю о том, стоит ли мне лезть к маме в душу в такой поздний час. Машина отца отсутствовала ещё вечером, потому я решаю, что он отправился в давно запланированную командировку.

За дверью раздаётся ещё один приглушённый всхлип, и я буквально могу видеть, как скатываются по идеальному лицу матери горькие слёзы. Мои пальцы осторожно надавливают на дверную металлическую ручку.

В комнате совсем темно. Только отблески уличного фонаря и любимый винтажный светильник мамы наполняют её причудливыми тенями. Её худая и сгорбленная фигурка, развернутая ко мне спиной, едва заметно вздрагивает. На прикроватном туалетном столике стоит чёрная коробка из-под обуви, в которой, кажется, покоятся фотографии и газетные вырезки. Я хмурюсь, замирая в дверях. Тонкие и изящные пальцы матери отчаянно роются в снимках, останавливаясь и крепко сжимая их чуть больше, чем нужно.

– Мам? – окликаю её я, отчего она резко дёргается и судорожно закрывает коробку. – Мамочка, что-то случилось?

Трясущимися руками она нервно приглаживает растрёпанные волосы, а затем, тяжело вздыхая, проводит ладонью по лицу. Даже при тусклом свете я наблюдаю мешки под её глазами и изнурённый вид. На мою грудь словно падает бетонная плита.