Запретная зона - [35]

Джошуа Нкомо — толстый веселый человек, бывший распорядитель на аукционах. В нем нет ни капли фанатизма. Он легко может убедить противника и завоевать на свою сторону колеблющихся, но ему трудно издалека, из Лондона, руководить национальным движением в Южной Родезии.

Каньяма Чьюме — небольшого роста худой человек лет тридцати. Он тоже поразительно веселого нрава, так же оптимистически смотрит на будущее, но не склонен к уступкам и компромиссам. Он отказался даже встретиться с чиновниками министерства по делам колоний, считая, что все переговоры должны вестись с Банда (Стариком, или Доктором, как его все называют). Он требует сначала освободить Доктора и перевести его обратно в Ньясаленд.

Вот как выглядит комната Чьюме на улице Гауер-стрит, 200: письменный стол, весь пол усеян бумагами, в углу — его памфлеты о Ньясаленде. За занавеской кровать. Телефон, ржавый кофейник, стопка книг, газетные вырезки, карикатуры на противников и шаржи на единомышленников. Одна стена украшена приказом об аресте Чьюме, вступающим в силу, как только он ступит на родную землю. На другой стене огромный плакат, трофей митинга, посвященного Центральной Африке: «Повесьте Чьюме за участие в мятеже».

Таких комнат в Лондоне много. Все они похожи друг на друга, будь они расположены в Истоне, Челси или Суисс Коттедж. Они напоминают о том далеком времени, когда жизнь не была подчинена размеренному и упорядоченному ритму, когда неизвестные люди тайно собирались ночью где-нибудь в предместье, пили кофе и строили планы изменения общества.

Африка и теперь такая страна. Многие важные дела начинаются со сбора денег у группы лиц, преданных своей идее, со встреч в подвальном помещении, вокруг пишущей машинки и лампы без абажура, освещающей липкие трафареты. В этом мире не нужны ни специальные бланки для писем, ни визитные карточки. Здесь не нужно устанавливать времени для визитов — ни у кого нет заведенных привычек. Однако для тех, кто интересуется будущим Африки, адреса этих людей знать не менее важно, чем адрес министерства колоний на Уайтхолле.

ДОРОГА В ХАРАРИ

Ребенка зовут «Пробудись»

КРОМЕ ДОРОГИ, ведущей от белоснежной гостиной с болонкой на бархатной подушечке к молчаливому чистильщику выгребных ям, в Африке есть и другая дорога.

Джошуа Мутсинти — первый африканец, встретившийся нам. Он журналист, но совсем не похож на других африканцев-журналистов, с которыми мы позже познакомились в Родезии и Южной Африке. Его взгляд за стеклами очков поражает мягкостью и какой-то особой грустью; он редко оживляется, от него редко услышишь острую шутку. Все окружающее как-то подавляет его, вызывая сначала удивление, потом боль.

Джошуа не чувствует ненависти к белым, ведь он получил образование в миссии методистов, но не питает к ним и особого расположения; он не из тех бойких африканцев, которые когда-то окончили университет в Южной Африке и которых теперь иностранные журналисты используют для получения нужной информации.

У Джошуа круглое лицо и большой выпуклый лоб. Женился он летом 1958 года, в то памятное время, когда доктор Банда приехал из Лондона в Ньясаленд и для Центральной Африки началась новая эпоха.

Мы едем с Джошуа к нему домой в Харари, старейшую и самую большую локацию для африканского населения Солсбери. Джошуа достает из бумажника свадебную фотографию: его жена в белом кружевном платье; они стоят у методистской часовни в Харари. Фотография была помещена в африканском ежемесячнике «Парейд».

Деловая часть «города белых» и африканские кварталы разделены железнодорожным полотном, табачными плантациями и огромным количеством промышленных предприятий. А у самой границы с «черным миром» — европейское кладбище: зеленая полоска, заселенная мраморными ангелами.

Асфальтовая лента сужается, повсюду разбросаны пустые коробки от сигарет «Стар». Вереницы крохотных «лавок для предприимчивых африканцев» (The Grocery for Smart Africans) окаймляют дорогу: «Наш девиз — все для вас». Чаще всего эти лавки принадлежат «цветным». Тут и там мелькают залитые цементом фундаменты. Отбросы, сваливаемые на них, быстро образуют перегной, и вскоре здесь, наверное, зацветут дикие луга.

— Мы живем на мрачном континенте, — говорит Джошуа. — Вон там, у рудников, ближе к нам, чем к «белому городу», электростанция. Но нам от нее мало радости.

Мы останавливаемся у низенького белого оштукатуренного домика. Перед ним ровная, пыльная, без единого деревца площадка. Всюду кусты репейника, которые обдают нас легким белым пухом. Какой-то африканец осторожно лавирует между рытвинами на машине, купленной у белого. Над Харари в бледном небе, где-то у горизонта, видны голубоватые вершины гор, а над городом — дым электростанции.

В доме Джошуа две маленькие комнатки с цементным полом. Мебели мало — не хватило денег. Холодно, как в склепе. В кухне никаких удобств, кроме электроплитки. На крыльце дозревает тыква.

Эснет, жена Джошуа, только что вернулась из родильного дома. В постели, рядом с ней, на большой подушке лежит их первенец. Ему всего два дня от роду. У него морщинистое коричневое личико. На минутку ребенок приоткрывает глазки, как будто чему-то удивляясь, потом вновь засыпает. Он еще ничего не знает об этом мире. Да и что он может о нем знать? Джошуа становится смешно при мысли, что у малютки может быть свой жизненный идеал и что мир, в который он угодил два дня назад, ему может не понравиться.