Запретная зона - [23]

Здесь есть бензоколонка, телефонные будки с оборванными проводами, полуразвалившиеся уборные, миниатюрные домики смелой архитектуры, возведенные разными фирмами. Между домиками пучками растет мощный бамбук, под его крупными листьями висят круглые, как шары для гольфа, гнезда, выстланные увядшей травой. Пробравшись через заросли кустарника, попадаешь на небольшую беговую дорожку для лошадей.

Силуэты высоких домов Солсбери совсем недалеко от нас, однако мы чувствуем себя так же далеко от них, как если бы жили в одном из многочисленных шахтерских городков, где дома пустуют с тех пор, как закрылся рудник. Кажется, будто мы в тропической стране, из которой уехали белые колонисты. В преломленном солнечном луче порхают черные бабочки. В центре широко раскинувшейся столицы иногда встречаются такие дикие места. Они как бы напоминают о том, что форма жизни, которая, кажется, находится в расцвете, на самом деле — уже пройденный этап.

И мы в своем доме на Джеймсон Вест авеню тоже живем какой-то нереальной жизнью. Там стоит наш «Моррис Оксфорд». Толстый пятнистый кот выгибает спину, съеживается, становясь похожим на сову, и сердито фыркает на холодильник. Почтальон въезжает на велосипеде во двор. Тонкие письма он просовывает под дверь. Здесь ни в одном доме нет почтовых ящиков — ведь всюду есть слуги. Газеты протискивают сквозь отверстие в оконной решетке, чаще всего над раковиной для мытья посуды. Они падают в раковину и намокают. Иногда мы находим их через несколько дней за гардинами и стульями, стоящими против открытых окон.

Мы стали жителями Солсбери, оплачиваем счета за электричество, и, несмотря на то что живем здесь недолго и являемся гражданами другой страны, мы, в отличие от африканцев, уже имеем право принимать участие в выборах в муниципалитет. Мы — члены белого клуба, именуемого Федерацией.

Во многом мы ведем себя так же, как все другие. Если нам некогда, мы, как и все, заходим в продуктовый магазин на углу улицы Моффэт-стрит. Покупаем белый хлеб в булочной на Кингсуэй, подозрительно нюхаем макрель, доставленную из Бейра на Индийском океане, и вместо свежей рыбы покупаем мороженую, привезенную из Гримсби. Когда нам надоедают пироги, сероватый ростбиф и крупный зеленый горошек, мы покупаем селедку и сухой хлеб в магазине-холодильнике на Моника-роуд.

Как и другие белые, мы ни в чем не терпим недостатка. Мы можем с удобством расположиться на балконе и, раскрыв детективный роман «Голодный паук», наслаждаться вечерней прохладой. Около восьми часов по радио сообщают цены на табак и сводку погоды. Низкое давление быстро распространяется из Конго на юго-запад. Завтра днем в горах Ньясаленда ожидается гроза с проливным дождем.

А потом — последние известия: спорт, парламентские новости, расовая политика. Мы получаем сведения из Конго, Уганды и Кении, но о Берлине и разоружении, о де Голле и Эйзенхауэре обычно ничего не сообщают. Все это — заботы северного мира, поставляющего нам белых эмигрантов и «Голодного паука», который еще целый месяц будет держать нас в состоянии страха, как говорят, полезного для здоровья.

Университет

Как только мы перебрались с фермы в Солсбери, я пошел записываться в университет. По условиям, согласно которым мне была предоставлена стипендия, я должен был изучать африканские мотивы в литературе.

Я вошел в пустой вестибюль и спросил, где можно найти ректора. Полная дама из секретариата показала, как пройти в его кабинет. Коридор был пуст, только в нише окна стояла девушка африканка и читала; на ней была клетчатая юбка и синяя шерстяная кофта. Волосы приглажены так, что стали почти совсем прямыми. Ректор, оказывается, был на собрании благотворителей.

Я прошел в большой прохладный холл. Там висела медная дощечка с надписью, из которой я узнал, что королева Елизавета основала университет в 1957 году.

У доски объявлений стоял юноша индиец и изучал кинорекламу. Я тоже взглянул на доску, прочел заметку о том, что бывшему премьер-министру Гарфилду Тодду его преемник запретил говорить с африканцами в локации, и поэтому он будет выступать в другом месте; объявление о том, что профессор истории прочтет вводную лекцию о памятниках древней культуры в Центральной Африке.

— Вы новенький? — спросил индиец.

— Да, я здесь в первый раз.

— Вы будете поражены, когда увидите, как у нас тут чудесно.

— Здесь много индийцев?

— Нет, немного, а иностранцев вообще нет. Я из Танганьики. Я занимаюсь физикой, но не чувствую к ней особой склонности.

— А что делают другие?

— Большинство изучает экономику, историю и английский. Посмотрим, получится ли у меня что-нибудь. Я сам буду виноват, если придется ехать домой ни с чем.

— Не волнуйтесь, все будет в порядке.

— Может быть, и так, но мне приходится думать о многом, помимо физики.

— Говорят, в Танганьике гораздо лучше, чем здесь.

— Да, — сказал он гордо, — в тысячу раз лучше.

Распахнулись двери лекционного зала. Я с завистью смотрел на студентов. Они уже вошли в колею и чувствовали себя как дома. Я стоял в углу, искоса поглядывая на них, как школьник, опоздавший на урок. Некоторые из книг, которые они держали под мышками, были мне знакомы. Я почувствовал себя своим. Книги являлись как бы членским билетом на право входа в это общество.