Запретная зона - [22]

Атмосфера чванливости и несерьезности, царящая в парламенте, угнетала меня. Те, кто должны были нести знамя образования и культуры, обнаруживали свое ничтожество. Лидер оппозиции, Айткен Кэйд, сказал однажды о ком-то, что тот забыл свои «briefs», что означает и «записи» и «брюки», и все громко расхохотались.

Так выглядел предпоследний акт в драме о старой и новой Африке.

Некоторые критиковали какие-то детали в деятельности правительства. Это все равно, что обвинять грабителей в том, что их оружие было грязным. Говоря о грязи на оружии, люди забывали о самом оружии и его применении. Но большинство белых ничего не желают знать об оружии, если оно направлено не на них.

Сэр Роберт Тредголд, президент верховного суда Федерации, упомянул, правда в конце своей речи, что Родезия вступила на путь, ведущий к утверждению тоталитарных принципов.

Вслед за этим последнее вечернее заседание закончилось, и когда в коричневых залах парламента Южной Родезии погас свет, а женщины, закутавшись в свои черные шарфы, поехали домой, наступил торжественный момент. Несколько десятилетий тому назад при таких же обстоятельствах погас свет свободы в центре Европы. А теперь он слабо мерцал в Центральной Африке.

Гражданские права в Солсбери

С балкона своего дома мы наблюдали кусочек жизни Федерации.

Здесь, на восемнадцатом градусе южной широты, солнце восходит между без четверти шесть и четвертью седьмого. Мы просыпаемся еще до восхода солнца от мошкары и крика петухов. Всю ночь напролет гудят поезда в нескольких километрах от дома: железная дорога проходит по промышленному району, где шлагбаумы заменены световыми сигналами. Паровозы на всех парах со свистом мчатся через город.

В половине седьмого начинают стучать в окно разносчики. Первым появляется Ксодо с овощами и фруктами в огромной корзине, прикрепленной к багажнику велосипеда: бананы стоят 4 эре штука, бобы 30 эре полкило, ананасы и дыни по 40 эре за штуку, небольшие тыквы по 2 эре, авокадо — 10 эре. Вслед за ним на задний двор на велосипеде въезжает небритый африканец с цветами, но цветы нам не нужны — у нас во дворе растут гортензии и несколько кустов роз.

В семь часов, как раз к завтраку, появляется разносчик хлеба из пекарни Лобеля. В половине восьмого белые покидают свои виллы, садятся в автомобили и едут в центр. Поток машин медленно движется мимо нашего балкона по Джеймсон Вест авеню.

И в это же самое время группами идут африканцы с чемоданами, матрацами, одеялами и мешками на головах. Они направляются куда-нибудь на новое место работы, на другое место жительства или в Ньясаленд, откуда родом многие рабочие Южной Родезии.

Кто-то стучит в кухонную дверь. За дверью — африканец, он просит продать что-нибудь из старой одежды. Он показывает на мой костюм, брюки цвета хаки и говорит:

— Я заплачу за это, сэр.

— Но это мой единственный костюм. Не хотите же вы лишить меня его.

С чувством глубокого сожаления он собирается уйти, но в этот момент его взгляд останавливается на Анне-Лене:

— Госпожа, жена носит тот же размер, что и вы…

По другую сторону дороги, в тени деревьев, сидят черные няни и вяжут, возле них играют белые дети. Рабочие делают вид, что заняты уборкой сада. Садовый «бой» швырнул на траву шланг и отдыхает за кустами, держа наготове ножницы. Как только кто-нибудь приближается, он для виду срезает ветку.

Какой-то африканец облокачивается на барьер нашего балкона — от балкона до земли не больше метра — и спрашивает, нет ли работы. Нет никакого смысла требовать у него справку от его прежнего хозяина — у него, конечно, нет ее, но у нас нет и работы для него. Тогда он идет к соседке, и мы слышим ее крик:

— Какое бесстыдство! Как ты смеешь входить с парадного входа и попрошайничать?

В половине десятого на нашей улице появляется белый мастер. Рабочие прокладывают водопровод, а он, в мягкой широкополой шляпе, с трубкой в зубах, стоит, часами не меняя позы, и лишь изредка дает указания.

В перерыве он усаживается в стороне от рабочих, пьет кофе из термоса, ест бутерброды и курит. Его бригада, состоящая из африканцев, работает медленно, но ритмично. Впечатление такое, будто они и понятия не имеют, с какой целью роют, для чего это нужно, кажется, будто они просто подчиняются ритму своего пения.

Надсмотрщик стоит так до пяти вечера. Он получает в несколько раз больше, чем рабочие: ведь он белый, имеет право голоса и к тому же специалист по прокладке труб. Безделье должно бы извести его и заставить взяться за любую работу. Но нет — человек, по его убеждению, рожден не для того, чтобы работать. Африканцы ленивы, поэтому и нужен белый человек, чтобы присматривать за ними.

Ближе к полудню приходят африканцы, чтобы продать что-нибудь из своих поделок: плетеные корзинки, чашки из тика, столы, книжные полки. Они делают все очень искусно и с ангельским терпением пытаются это продать. Редко случается, чтобы их вещи покупали, но они никогда никого не уговаривают.

Прямо напротив нашего дома, по другую сторону дороги, лес: дерево мсаса, пинии, кактусы и джакаранда. Между стволами деревьев около павильонов выставки, сооруженных несколько лет назад, вьется сеть тропинок. Деревья и кусты пышно разрослись на красноземе, и весь этот район похож на покинутый город, заросший лесом.