Запретная Магия - [72]

— Он убьет тебя, — сказал Каландрилл.

— Может статься, но, насколько я понимаю, меня везде поджидает смерть.

— Нет, он все поймет, — возразил Каландрилл. — Он сразу поймет, что здесь замешано колдовство.

— Брахт опять пожал плечами.

— А вдруг он не сможет тебя найти? Кто знает? Возможно, он отправит и эк'Джемма на дно, и тебя, и всех… Но может статься, что он отпустит судно в надежде отловить тебя в Кандахаре. Мне кажется, это наш единственный шанс.

— Мой шанс, — поправил его Каландрилл.

— Единственный шанс не позволить Азумандиасу наложить лапу на карту. Я считаю, что овчинка выделки стоит.

Каландрилл кивнул, хотя и неохотно:

— Да.

— Будь готов, — сказал керниец и, вытянувшись на кровати, закрыл глаза.

Каландрилл потрогал красный камень, висевший у него на шее, — камень был холодный. Он поднес его к глазам — огромная яйцеобразная слеза малинового цвета со слабым огоньком внутри. Он сунул камень за пазуху и, сложив карту, спрятал в кошелек, размышляя о предложении Брахта. Отчаянный план, у которого, как ему казалось, мало шансов на успех; но, как отметил керниец, это их единственный шанс, если не считать самоубийства. Может, он действительно сумеет спрятаться на борту «Морского плясуна», а если Азумандиас хочет заполучить карту, то вряд ли он отправит судно на дно, зная, что карта где-то на борту. Но как бороться с колдовством Азумандиаса? Скроет ли его заклинание Варента? Это он узнает, только когда придет время.

Вдруг погрустнев, он посмотрел на Брахта. Наемник, кажется, уже приготовился к смерти, он оставлял шанс Каландриллу, чтобы тот мог продолжить их дело, и мысль о том, что ему придется продолжать его без Брахта, угнетала юношу. Несмотря на все сомнения кернийца и на его подозрительность по отношению к Варенту, Каландрилл успел полюбить его. Он искренне верил, что Брахт — один из тех, о ком говорила ему Реба. Он вздохнул, вспомнив предсказание гадалки об опасности, поджидавшей его на воде: если бы он вовремя вспомнил о жертве Бурашу, может, они бы и не попали в эту переделку. Неужели именно его неосмотрительность поставила их в трудное положение? Он опять вздохнул и вытянулся на койке, положив под голову кошелек с картой.

Ближе к вечеру дверь их каюты открылась, и вошел Мехеммед с ужином. Каландрилл дремал. В каюте было темно. Когда, прогнав дремоту, юноша выглянул в иллюминатор, то корабля-преследователя он не увидел.

— Они все еще гонятся за нами, — сказал молодой матрос. — И теперь судно совсем близко. Боюсь, что к восходу мы уже будем слышать друг друга.

Он говорил очень осторожно, словно опасался стоявшего позади него матроса, однако в глазах его сквозило сочувствие, и, ставя поднос на стол, он улыбнулся.

— Капитан собирается воспользоваться арбалетами? — спросил Брахт.

Мехеммед пожал плечами, как бы возлагая всю ответственность на капитана, и юркнул из каюты. Дверь закрылась, послышался щелчок задвижки. Мехеммед принес им бутылку вина. Каландрилл наполнил две кружки и протянул одну Брахту.

Керниец пробормотал что-то в благодарность, но прежде чем выпить, приготовил себе лекарство.

— По крайней мере он нас кормит, — сказал Каландрилл.

Брахт кивнул и приступил к еде.

После ужина им, в общем-то, ничего не оставалось, как завалиться на койки и болтать до тех пор, пока ими не овладел сон.

— Расскажи мне о Керне, — попросил Каландрилл.

Брахт шмыгнул носом и сказал:

— Керном его называете вы, южане. Мы называем его Куан-на'Фор, что означает Земля лошадей.

— А лес по-вашему — Куан-на'Дру? — спросил Каландрилл, подбадривая замолчавшего товарища. — Что означает это слово?

— Сердце земли, — услышал он в ответ. — Куан-на'Дру — это огромный лес вокруг Ахрда. Это священное место, где заправляют груагачи, созданные, когда мир еще был молодым. Люди Куан-на'Фора редко туда заходят — груагачи ревностно стерегут свои владения и сурово обходятся с незваными гостями. — Он коротко рассмеялся и вылил остатки вина себе в кружку. — Им нравится убивать людей. Странные это существа, уж очень они ревностно оберегают Священное древо. Но они хорошо заботятся об Ахрде. Что еще? — Брахт тоскливо вздохнул. — Эх, это прекрасное, свободное место, совсем не то, что твоя родина. У нас нет городов, мы живем в шатрах и перебираемся со стадами с пастбища на пастбище. Сейчас время жеребят. И трава сейчас необычайно сочная. Солнце светит ярко, и дует ветер, а реки — голубые-голубые, и мой клан отправляется сейчас вместе с лошадьми на север.

— Ты говорил, что ты асифец, — пробормотал Каландрилл в темноту. — Насколько я знаю, у вас пять племен.

— Асифы, лыкарды, валаны, хелимы и йеллейцы, — перечислил Брахт. — Асифы выращивают самых лучших коней и прекрасных воинов.

— Вы воюете с лыкардами? — спросил Каландрилл.

— Когда я уходил, мы ни с кем не воевали, — ответил Брахт. — А что?

— Когда я предложил вернуться из Гессифа через Геффский перевал, ты сказал, что лыкарды — ваши враги.

Брахт рассмеялся.

— Мои; впрочем, и в Асифе меня не очень-то жалуют.

— Что ты натворил?

Последовало долгое молчание, потом керниец сказал:

— Это слишком личное.

Каландрилл нахмурился, но не стал расспрашивать дальше, поняв, что Брахт не расположен распространяться на эту тему. Поэтому он спросил: