Запретная любовь - [10]

Ритон смиренно принимал любое отношение к себе, помня о своем положении в обществе, никогда, даже на секунду, не задумывался о побеге или возможной жизни в других государствах. Поговаривали, что мужчин- дроу унижали везде, слишком хорошо были известны нравы этой страны, а потому и бежать смысла никто не видел. Но жить здесь и подчиняться местным законам, терпеть брезгливость и постоянно чувствовать стыд наполовину с возбуждением с каждым днем становилось все сложнее. Если бы не появившаяся в его жизни Лина, не ее необычное отношение к нему, Ритон и не подумал бы ничего менять. Но теперь… Теперь он все чаще ловил себя на мысли о побеге. Куда угодно, хоть в земли перед Гранью, в которых, по преданиям, не выживало дольше суток ни одно живое существо, но бежать. Пусть его поймают, подвергнут любой пытке, даже смерти, но он хотя бы будет знать, что пытался хоть что-то изменить.

День рождения сиятельнейшей Анираны собирались отмечать так, чтобы показать всем правителям других государств, что дроу ничуть не хуже остальных рас. Показушность и желание выделиться Лину смешили, но она благоразумно держала свое мнение при себе и тщательно убирала замок, стараясь поменьше попадаться на глаза Ирте. Та почему-то начала выделять новенькую служанку и все чаще оказывала ей благоволение. Лине подобное отношение было не нужно: это грозило завистью со стороны других слуг. Да и благоволение в понимании Ирты означало возможность лишний раз появиться в покоях Анираны. А там Лина с вероятностью практически сто процентов могла столкнуться с Ритоном, в очередной раз унижаемым всеми, кому не лень. Парня она жалела, прониклась к нему симпатией и не хотела в очередной раз становиться свидетельницей насилия над ним. Несколько раз Лина случайно ловила его взгляд в подобные моменты и там всегда видела отчаяние, безысходность и боль.

«Вот еще привязанности здесь мне не хватало для полного счастья, — ворчала про себя каждый раз Лина, отдраивая каменный пол, — завтра- послезавтра проснусь дома, на Земле, и что дальше? Все равно тосковать буду, пусть и недолго. Кому этот негатив нужен?»

Но разум твердил одно, а сердце отвечало другим. И Лина чувствовала, что ей каждый раз становится все трудней общаться с Ритоном холодно и отстраненно.

— Праздновать будем неделю, — сообщила Лине одна из служанок, высокая плотная Олха, мечтательно закатив глаза, — уж отдохнем, так отдохнем. Госпожа на праздники любого из мужей служанкам отдает. Я хочу первого попробовать. В прошлый раз он мне не достался, а говорят, в постели он ого-го.

Лина с трудом сдержала брезгливое отношение. Нет, не по отношению к мужу Анираны, а по отношению к Олхе, рассуждавшей о мужчинах, словно о щенках или помаде. Она, женщина, по праву рождения стоявшая выше по социальной лестнице, захотела попробовать. Чувства мужчины, пусть и первого мужа, аристократа, в расчет не принимались. Он обязан был удовлетворить похоть женщины. Иначе для чего еще он рожден? А не сможет сам — поможет вовремя уколотый старнор. И тогда, сразу после укола, мужчине будет все равно, кого и как ублажать.

Все эти мысли вызывали в Лине отвращение. Но приходилось держать на лице вежливую маску, иногда подыгрывая охами-вздохами.

Уже за двое суток до праздника все трое мужей старались как можно реже показываться в коридорах. Но если первому и второму супругам можно было при необходимости отсидеться в опочивальне Анираны, то Ритон, спавший в комнате для слуг мужчин, частенько попадался на глаза Лине подавленным и измученным. Женщины, что служанки, что фрейлины, до этого времени хоть как-то соблюдавшие условности, теперь как с цепи сорвались.

Трижды Лина видела издалека Ритона прижатым к стенке одной из дам его жены. Каждый раз фрейлины, никого не стесняясь, прямо в коридоре, развлекались, как желали. Обычно Ритон стоял с приспущенными штанами, стонал от возбуждения и вилял бедрами, как последняя шлюха, в то время как женские пальчики то мяли, то поглаживали его член и яйца, не забывая время от времени проводить по возбужденной плоти острыми ногтями.

Ритон сходил с ума от возбуждения. По лицу текли слезы вперемешку с потом. Член стоял колом, яйца казались намного больше, чем обычно. Женские ногти, аккуратно подпиленные, острые, «прогуливались» по выпуклым венам, головке и стволу, то и дело царапали яйца. Ритон дрожал, практически не понимая, что с ним происходит. Животное желание застилало разум. Сейчас не осталось ничего в сознании, кроме животного желания, раздиравшего тело.

— Ты хочешь меня, ранси? — словно сквозь вату услышал Ритон стандартную фразу.

— Д-да, г-гос-с-п-по-ж-жа… — заикаясь, рвано выдохнул он. Хочет, желает, жаждет. Гибнет от дикого желания.

Тихий смешок, раздавшийся на краю сознания, отозвался пупырышками в паху и гениталиях. Тело Ритона пронзила вдруг жуткая боль, отрезвляя и приводя в себя. Он дернулся, ударившись головой о стену, закричал, не сумев удержаться: женская ладонь сжала яйца, особо не рассчитывая силу.

— Я накажу тебя, ранси, — недовольно сообщила мучительница, разжимая ладонь. — Ты не должен был меня пугать.