Запрещенная Таня - [5]
Вот если бы так просто можно было отстирать души тех, кто здесь работает, — иногда думала Татьяна. Но после четвертого допроса она поняла, что эта мысль сводит ее с ума. И она поняла, что здешние серые души отстирать может и нельзя. Но ее душу придется после этого подвала стирать долго и нудно. И стирать ее придется ей самой. Если придется.
Допросы катились чередой. Следователь заученно, как учитель на экзамене задавал простые и пустые вопросы. Где и как встретились, почему поженились, сколько жили вместе, не замечала ли Татьяна какой-то преступной деятельности Кости. Не было ли у него странных знакомых. И не ходил ли он, куда по вечерам.
Ответы Татьяны следователь медленно и аккуратно записал в протокол допроса. Буквы он выводил старательно, как школьник второго класса, который сидит на первой парте и стремиться понравиться учителю. Иногда он перечитывал протокол, шевеля губами, а потом давал расписаться, внизу листать Татьяне.
Потом он осторожно клал протокол в грубый стальной шкаф и закрывал его на скрипящий замок. Все это производило впечатление небольшого магазина на окраине. Плотный парящий отдышкой следователь, большой стальной шкаф с грубо вырубленными краями и скрипевший как несмазанная телега замок.
Ей даже вспомнился нелюбимый нею Есенин: «Скоро, скоро часы деревянные проскрипят мой двенадцатый час».
Ее передернуло. Следователь отвлекся от бумаги и посмотрел на нее:
— Вам, что не понятно? Может еще все прочитать?
— Нет, — ответила она, — это я случайно. Мне пылинка в глаз попала.
Следователь понимающе кивнул. Он посмотрел лицо Татьяны, потом расстегнул воротник своего кителя, встал и открыл форточку. Наверно, ему показалось, что в кабинете слишком душно.
Он не бил Татьяну. Вернее ударил только один раз. Было это в конце четвертого допроса. На нем кроме все тех же вопросов о контрреволюционной деятельности Коли и того, что не надо покрывать мужа — изменника и врага, следователь спросил о их общих знакомых. Он медленно записал их все тем же осторожным круглым подчерком. Потом открыл шкаф и достал другой лист. Осмотрел его и положил перед собой. Оказалось, что это тоже список. Татьяна не успела подумать, кто и когда составил его, как следователь неожиданно громко закричал:
— А почему Мильштейна и Буракина забыла!? Покрываешь!
И взяв со стола папку, он ударил ею Татьяну по лицу. Боли она не почувствовала. Следователь посмотрел на не и осторожно положил папку. Уже в камере ей сказали, что так проверяют на слабость. Если бы Татьяна закричала или испугалась, то следователь бил бы еще. А если они не видели этой слабости сразу, то не били. Во всяком случае, сразу.
Из камеры водили под конвоем. Синий мальчик с топорщащимися ушами уже не смущался того, что водил из женских камер и должен был каждые пять минут смотрел в глазок камеры. Он не отводил глаза, но и не проявлял любопытства. Все время перехода он молчал, а потом ждал окончания допроса в коридоре.
— Так вы продолжаете отрицать, что ваш муж Константин Нейман шпион? — угрюмо снова спросил следователь.
— Да, — ответила она.
— И вы е вели с ним никакой антисоветской деятельности.
— Нет.
— И агитации никакой не вели?
— Я веду агитация только за советскую власть.
Следователь оторвался от лита и посмотрел на Татьяну:
— Я совсем не спрашиваю чем вы занимаетесь. Мы и так это знаем. Меня интересует только то, что я спрашиваю. А когда вы даете такие ответы. Ответы не в впопад, то это мешает мне работать.
Следователь посмотрел на лист, а потом опять на Татьяну:
— Вот посмотрите, — я опять сбился. Теперь мне приодеться задавать вопросы вот отсюда.
— Вы не верите мне? — неожиданно спросила Татьяна.
— Почему, — следователь воспользовался паузой и протер перо о край чернильницы, — почему вы считаете, что мы не верим вам? Вы подозреваете советскую власть?
— Нет, — Татьяна видела синий воротник кителя следователя, который формировал плотную шею чекиста, придавая ей чеканную стройность, — я не понимаю, почему вы задаете мне столько вопросов, но всегда одни и те же. Постоянно одно и то же.
Следователь кивнул своей головой, осмотрел очиненное перышко и положил ручку на край чернильницы:
— Вы думаете, что у нас только вы такие вопросы задаете? Нет. Такие вопросы все нам задают. Сначала говорят, что не виновны. Потом, что не желали зла, а потом спрашивают, почему вы нас тут держите. Ответ на это простой — мы даем вам время все вспомнить и понять, что с вами случилось. Что ваше контрреволюционная борьба закончилась и что вам остается только сдаться советской власти. Вот об этом я вам постоянно и говорю. Как только вы признаетесь, то мы перестанем задавать вопросы.
— А если я не соглашусь?
— А это не имеет значения, — спокойно ответил следователь, — у нас все сидят и думают, что мы не найдем улик. Но потом рано или поздно сдаются под грузом доказательств.
— Ясно, — ответила Татьяна и почему-то она поняла, что Костя еще ничего на нее не показал, что ее арестовали как жену врага народа, а не как врага народа. Если Костя и дальше будет молчать, то она еще сможет попытаться избежать тяжелой судьбы врага советского государства.
Книга посвящена организационному и институциональному анализу детских и молодежных организаций СССР. В ней исследуется создание, развитие детских и молодежных организаций, их роль и место в структуре советского государства и общества. Книга предназначена широкому кругу читателей.
Книга посвящена фантастическому миру России ХХIV века, который может сложиться, если в России не произойдут значительные изменения. Адресована широкому кругу читателей.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.
«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.