Заповедное место - [86]

— На легавых нельзя положиться.

— Конечно. Сам знаешь.

Адамберг скрестил руки на груди, наклонил голову. Белая рубашка, которую одолжила ему Даница, была вышита по вороту и по рукавам. Адамберг стал рассматривать затейливый поблескивающий узор на манжетах, из красных и желтых ниток. Возможно, такой же узор украшал туфли дяди Славка.

— А может, это не парень из выездного отдела снабдил тебя информацией? Может, это был Мордан? И он же попросил следить за мной?

— Мордан? Почему Мордан?

— Разве не знаешь? У него депрессия, он сидит дома.

— Ну и что?

— А то, что его дочь арестована и ее будут судить. Между тем кое-кто из высших сфер не желает, чтобы убийцу поймали. Этим людям нужны сообщники в Конторе. И они завербовали Мордана. У каждого человека своя цена.

— А я, по-твоему, сколько стою?

— Очень дорого.

— Спасибо.

— Мордан выполняет работу предателя очень бездарно.

— Наверно, у него нет к этому призвания.

— Но все же добивается результатов. Помогает обнаружить под холодильником гильзу, а на коврике — стружки от карандаша.

— Не понимаю, о чем ты. Я не заглядывал в досье. Ты поэтому дал подозреваемому уйти? Это они тебя заставили?

— Ты имеешь в виду Эмиля?

— Нет, другого.

— Кромса? Я не давал ему смыться, — решительно сказал Адамберг.

— Кто такой Кромс?

— Кромсатель. Убийца Воделя и Плёгенера.

— А кто такой Плёгенер?

— Австриец, с которым расправились за пять месяцев до Воделя тем же способом. Вижу, ты и правда ничего не знаешь. Но ведь это ты открыл дверь склепа.

Вейренк улыбнулся:

— Ты никогда не будешь по-настоящему доверять мне, да?

— Попытаюсь, если пойму тебя.

— Я прилетел в Белград прямым рейсом, а в Кисельево добрался на такси, раньше тебя.

— Тебя бы заметили в деревне.

— Я ночевал в хижине на лесной поляне. И видел, как ты в первый день шел через лес.

— Когда я нашел Плогойовица.

— Кто это?

Неосведомленность Вейренка казалась совершенно непритворной.

— Вейренк, — сказал Адамберг, вставая, — если ты не знаешь, кто такой Петер Плогойовиц, тебе здесь делать нечего. Если только ты не подумал — но я должен узнать, как это пришло тебе в голову, — что я в опасности.

— Я приехал не для того, чтобы вытащить тебя из склепа. Я приехал не для того, чтобы тебе помочь. Совсем наоборот.

— Ну вот, — сказал Адамберг. — Когда ты говоришь так, я лучше тебя понимаю.

— Но я не оставил бы тебя умирать в этой могиле. Ты веришь мне?

— Да.

— Я считал, что опасность исходит от тебя. Я пошел за тобой, когда ты повернул к мельнице, и увидел на дороге взятую напрокат машину с белградским номером. Я подумал, что она твоя, и, поскольку не знал, куда ты собирался ехать, решил спрятаться в багажнике. Но все вышло по-другому. Я, так же как и ты, вылез из машины возле этого чертова кладбища. У парня был ствол, а у меня нет. Я выжидал, наблюдал за тем, что происходит. Как я тебе говорил, он постоянно возвращался, чтобы проверить, все ли он правильно сделал. Поэтому я смог действовать только утром, когда давно уже рассвело. Еще чуть-чуть — и я бы опоздал.

Адамберг опять сел на кровать и принялся разглядывать вышивку. Не смотреть на улыбку Вейренка, не попадаться в его западню, липкую, словно скотч.

— Значит, ты видел Кромса.

— И да, и нет. Я вылез из багажника через несколько минут после того, как вы с ним вышли из машины, и спрятался довольно далеко от вас. Я различал только ваши фигуры. Главным образом его кожаную куртку и сапоги.

— Да, — произнес Адамберг сквозь зубы. — Это Кромс.

— Если ты называешь Кромсом убийцу из Гарша, то это был Кромс. Если ты называешь Кромсом парня, который заходил к тебе во вторник утром, то это был не Кромс.

— В то утро ты тоже следил за мной?

— Да.

— И ты не вмешался? Это был тот же человек, Вейренк. Кромс — это Кромс.

— Но не факт, что он — Кромс.

— За то время, пока мы не виделись, ты не стал выражаться яснее.

— Ужель ты ясность полюбил? Давно ли?

Адамберг встал, взял с каминной полки пачку «моравы», достал сигарету и прикурил от тлеющей головешки.

— Ты куришь?

— Это из-за Кромса. Он оставил у меня пачку сигарет. Буду курить, пока не посажу его.

— Но почему ты дал ему уйти?

— Не доставай меня, Вейренк. Он был вооружен, я ничего не мог сделать.

— Как это — ничего? Разве ты не мог вызвать подкрепление сразу после его ухода? Или приказать оцепить периметр? Почему?

— Не твое дело.

— Ты дал ему смыться, так как не был уверен, что он и есть убийца из Гарша.

— Я в этом абсолютно уверен. Вейренк, у тебя нет никакой информации по делу. К твоему сведению, Кромс забыл в Гарше бумажный носовой платок, по которому удалось определить его ДНК. И та же самая ДНК во вторник заявилась ко мне на двух ногах с явным намерением меня убить, не в этот раз, так в следующий. Парень — воплощение злобы. И не отрицает, что совершил убийство.

— Правда?

— Наоборот, он гордится этим. К твоему сведению, он заходил ко мне опять, чтобы раздавить сапогом котенка. И он носит футболку, разрисованную ребрами, позвонками и каплями крови.

— Знаю, я видел, как он уходил.

Вейренк достал из той же пачки сигарету, закурил и стал прохаживаться по комнате. Адамберг смотрел, как он шагает взад-вперед: от обаятельной мягкости, присущей его лицу, не осталось и следа, сейчас он был похож на разъяренного кабанчика. Вейренк защищал Кромса. Значит, Вейренк играл на стороне Эммы Карно, Вейренк вместе с остальными делал все, чтобы отправить его за решетку. Зачем же в таком случае вытаскивать его из склепа? Чтобы отправить за решетку на законных основаниях?