Заповедник и другие истории - [113]

– Вы-то, – говорю, – сами женаты?

– Конечно.

– И дети есть?

– Сын.

– Не задумывались, что его ожидает?

– А что мне думать? Я прекрасно знаю, что его ожидает. Его ожидает лагерь строгого режима. Я беседовал с адвокатом. Уже и подписку взяли…

Теппе говорил спокойно и просто. Как будто речь шла о заурядном положительном явлении.

Я понизил голос, спросил доверительно и конспиративно:

– Дело Солдатова?

– Что? – не понял доктор.

– Ваш сын – деятель эстонского возрождения?

– Мой сын, – отчеканил Теппе, – фарцовщик и пьяница. И я могу быть за него относительно спокоен, лишь когда его держат в тюрьме…

Мы помолчали.

– Когда-то я работал фельдшером на островах. Затем сражался в эстонском корпусе. Добился высокого положения. Не знаю, как это вышло. Я и мать – положительные люди, а сын – отрицательный…

– Неплохо бы и его выслушать.

– Слушать его невозможно. Говорю ему: «Юра, за что ты меня презираешь? Я всего добился упорным трудом. У меня была нелегкая жизнь. Сейчас я занимаю высокое положение. Как ты думаешь, почему меня, скромного фельдшера, назначили главным врачом?…» А он и отвечает: «Потому что всех твоих умных коллег расстреляли…» Как будто это я их расстрелял…

Зазвонил телефон.

– У аппарата, – выговорил Теппе, – отлично.

Затем перешел на эстонский. Речь шла о сантиметрах и килограммах.

– Ну, вот, – сказал он, – родила из девятой палаты. Четыре двести и пятьдесят восемь сантиметров. Хотите взглянуть?

– Это необязательно. Дети все на одно лицо…

– Фамилия матери – Окас. Хилья Окас. Тысяча девятьсот сорок шестой год рождения. Нормировщица с «Пунанэ рэт». Отец – Магабча…

– Что значит – Магабча?

– Фамилия такая. Он из Эфиопии. В мореходной школе учится.

– Черный?

– Я бы сказал – шоколадный.

– Слушайте, – говорю, – это любопытно. Вырисовывается интернационализм. Дружба народов… Они зарегистрированы?

– Разумеется. Он ей каждый день записки пишет. И подписывается: «Твой соевый батончик».

– Разрешите мне позвонить?

– Сделайте одолжение.

Звоню в редакцию. Подходит Туронок.

– Слушаю вас… Туронок.

– Генрих Францевич, только что родился мальчик.

– В чем дело? Кто говорит?

– Это Довлатов. Из родильного дома. Вы мне задание дали…

– А, помню, помню.

– Так вот, родился мальчик. Большой, здоровый… Пятьдесят восемь сантиметров. Вес – четыре двести… Отец – эфиоп.

Возникла тягостная пауза.

– Не понял, – сказал Туронок.

– Эфиоп, – говорю, – родом из Эфиопии… Учится здесь… Марксист, – зачем-то добавил я.

– Вы пьяны? – резко спросил Туронок.

– Откуда?! Я же на задании.

– На задании… Когда вас это останавливало?! Кто в декабре облевал районный партактив?…

– Генрих Францевич, мне неловко подолгу занимать телефон… Только что родился мальчик. Его отец – дружественный нам эфиоп.

– Вы хотите сказать – черный?

– Шоколадный.

– То есть – негр?

– Естественно.

– Что же тут естественного?

– По-вашему, эфиоп не человек?

– Довлатов, – исполненным муки голосом произнес Туронок, – Довлатов, я вас уволю… За попытки дискредитировать все самое лучшее… Оставьте в покое своего засранного эфиопа! Дождитесь нормального – вы слышите меня? – нормального человеческого ребенка!..

– Ладно, – говорю, – я ведь только спросил…

Раздались частые гудки. Теппе сочувственно поглядел на меня.

– Не подходит, – говорю.

– У меня сразу же возникли сомнения, но я промолчал.

– А, ладно…

– Хотите кофе?

Он достал из шкафа коричневую банку. Снова раздался звонок. Теппе долго говорил по-эстонски. Видно, речь шла о деле, меня не касающемся. Я дождался конца разговора и неожиданно спросил:

– Можно поспать у вас за ширмой?

– Конечно, – не удивился Теппе. – Хотите моим плащом воспользоваться?

– И так сойдет.

Я снял ботинки и улегся. Нужно было сосредоточиться. Иначе контуры действительности безнадежно расплывались. Я вдруг увидел себя издали, растерянным и нелепым. Кто я? Зачем здесь нахожусь? Почему лежу за ширмой в ожидании бог знает чего? И как глупо сложилась жизнь!..

Когда я проснулся, надо мной стоял Теппе.

– Извините, потревожил… Только что родила ваша знакомая.

«Марина!» – с легким ужасом подумал я. (Все знают, что ужас можно испытывать в едва ощутимой степени.) Затем, отогнав безумную мысль, спросил:

– То есть как – знакомая?

– Журналистка из молодежной газеты – Румянцева.

– А, Лена, жена Бори Штейна. Действительно, ее с мая не видно…

– Пять минут назад она родила.

– Это любопытно. Редактор будет счастлив. Отец ребенка – известный в Таллине поэт. Мать – журналистка. Оба – партийные. Штейн напишет балладу по такому случаю…

– Очень рад за вас.

Я позвонил Штейну.

– Здорово, – говорю, – тебя можно поздравить.

– Рано. Ответ будет в среду.

– Какой ответ?

– Поеду я в Швецию или не поеду. Говорят – нет опыта поездок в капстраны. А где взять опыт, если не пускают?… Ты бывал в капстранах?

– Нет. Меня и в соц-то не пустили. Я в Болгарию подавал…

– А я даже в Югославии был. Югославия – почти что кап…

– Я звоню из клиники. У тебя сын родился.

– Мать твою! – воскликнул Штейн. – Мать твою!..

Теппе протянул мне листок с каракулями.

– Рост, – говорю, – пятьдесят шесть, вес – три девятьсот. Лена чувствует себя нормально.

– Мать твою, – не унимался Штейн, – сейчас приеду. Такси возьму.