«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [17]

— Значит так, сука, — молвил Родос, — нам известно, что тебя завербовала польская разведка в варшавском зоологическом саду! Будешь отрицать? Признавайся! Подписывай протокол, и мы отправим тебя назад в камеру! Не подпишешь — пожалеешь!

Косарев невольно усмехнулся, поскольку реплика Родоса больше напоминала анекдот. Да, он бывал в Польше, в Варшаве, но не посещал зоосад, просто не успел, о чем сожалеет. И никакая разведка его не пыталась вербовать.

— А я тебе говорю, контра, выкладывай, как было дело! — вступил майор Шварцман, круглолицый брюнет с глазами хорька.

— Да нечего мне рассказывать! — ответил Косарев. И в ту же минуту тяжелое пресс-папье обрушилось ему на голову.

Саша потерял сознание и очнулся от воды, которую из графина лили на его голову. И оттуда, с пола, Косарев прохрипел:

— Сволочи! Разве это допрос? Разве вы Косарева губите? Вы советскую власть губите!

После этого его принялись бить ногами.

Как ни странно, Косареву это напомнило историю во Франкфурте-на-Майне, куда девять лет назад он отпросился у Сталина на антиимпериалистический конгресс. И ему разрешили эту командировку, но под чужой фамилией. Хорошо, что он тогда еще не был так широко известен, иначе немецкая полиция могла вычислить его и арестовать. А так Косарев вместе с друзьями, немецкими коммунистами, беспрепятственно гулял по городу. Франкфурт уже тогда, в июле 1929-го, был наполнен молодчиками в рубашках цвета детского поноса со свастикой. Они хамили всем подряд, грабили еврейские лавки и обычных прохожих.

Это были отряды Эрнста Рэма.

И вдруг они увидели сцену у пивной: у какого-то рабочего паренька в кепке штурмовики попросили огня, прикурить папиросы. А когда тот вынул спички, его ударили по лицу, сбили и стали избивать ногами до тех пор, пока тот, окровавленный, только едва ворочался на булыжнике.

«Камрады, — вспыхнул тогда Косарев, — что мы стоим? Пошли, покажем этим фашистам кузькину мать!» Но немецкие парни схватили его за рукав: «Александр, не надо! Их больше! И кроме того, их прикрывает полиция, разве не видишь?» И действительно, у входа в пивную за всем происходящим равнодушно наблюдали два полисмена.

А теперь в кабинете у чекистов Сашу могла озарить догадка, от которой по телу у любого поползут мурашки. Эта догадка могла напугать Косарева больше, чем кованые каблуки Шварцмана и Родоса. Неужели мы отдали столько сил, столько крови, чтобы построить социализм, завещанный Лениным, а построили государство ненависти людей друг к другу, тотального страха, насилия?

И это государство сродни Третьему рейху. Общество, где жизнь любого человека — не только генерального секретаря ЦК ВЛКСМ, не только полководцев или литературных талантов, как Бабель, Мандельштам, Мейерхольд, — не стоила ни гроша. Или оказалась обесценена вовсе.

Однако же — по опыту общения с моей «железной» бабушкой, Марией Викторовной Нанейшвили, — могу предположить, что и Косарев, окажись он жив, спустя даже годы, обвинял бы кого угодно и все что угодно: «культ личности», «перегибы», параноидальную, непредсказуемую натуру Сталина, чертов НКВД, которому якобы партия представила чрезмерную власть… Но только не дьявольскую, не гибельную идею насчет «разрушения старого мира». Только не мечту о том, что «кто был никем», на самом деле, может стать всем, включая прачек, управляющих одной шестой частью света! Только не черное, бесовское, бессовестное, кровавое воплощение идей коммунизма! И не только он один!

На первом допросе следователи очень сильно избили Косарева.

Его крики слышали в соседних кабинетах и даже в камерах Внутренней тюрьмы.

А когда через много лет потребуют ответа от исполнителей из этого иезуитского ордена со щитом и мечом… Они, потупив глаза, то ли от страха, то ли от запоздалого стыда, расскажут, как в ноябре 1938 года страшный мужской крик заставил их прекратить работу и выбежать в коридор.

Потом все смолкло. И они увидели, как из кабинета Шварцмана два дюжих надзирателя выносят на носилках окровавленного Косарева…

Как мечтательные еврейские мальчики попадали в комсомольские секретари, мы уже знаем. И цену, которую им потом приходится за это заплатить, поверив большевикам, тоже. И я уже говорила: почти никто из них не дожил до сорока.

А как мечтательные еврейские мальчики попадали в инквизиторы? Да почти одинаковым путем!

Главному мучителю Косарева, Льву Ароновичу Шварцману в 1938 году был 31 год, не намного младше генсека ЦК ВЛКСМ. Считай, палач и жертва — ровесники, ребята одного поколения. У Косарева чистая биография, где ему нечего скрывать. В отличие от Шварцмана.

Кадровики думали, будто Шварцман не хочет, чтобы начальство знало, что он родом «из семьи банковского служащего» — таких в 1918 году его предшественники, чекисты первого призыва, вроде Агранова, без разговоров вели в подвал. И он трусливо писал в анкетах: отца не знаю.

Вранье. Прекрасно он знал отца. И мог бы гордиться им: рядовой Арон Шварцман воевал в Добровольческой армии и в 1919 году сложил голову в бою. Но сын был Львом Шварцманом, костоломом из НКВД, и поэтому не гордился Ароном, а предал его забвению.

Через тринадцать лет — и вовсе не в 1954 году, когда шли повальные разоблачения и реабилитации! — в 1951-м Сталин вдруг начнет выуживать евреев отовсюду, в том числе из МГБ, прикажет найти самых старых слуг, самых преданных сторонников своего стиля. Тогда Шварцмана и его друга Райхмана, а также еще очень многих евреев из желтого дома на Лубянке обвинят… в чем бы вы думали? «В превышении полномочий». То есть в применении изуверских пыток на допросах, когда на большевиков мочились, а потом тыркали в гениталии оголенными проводами, заставляли есть фекалии, втыкали иголки под ногти?