Заполье. Книга вторая - [8]
— Прежде чем выбрать, надо знать. — Это было единственное, кажется, что мог сказать сейчас в ответ Базанов. Чего, вернее, не мог не сказать, промолчав. — Не вслепую же…
— А я вас подводил — хоть раз? Узнаете. Но что же мы не едем?! Ехать надо, ехать!..
Не подводил, если по большому счету; наоборот, вывел по наивозможной крутой на дело, к которому сам, своими силами навряд ли бы он выбрался-выбился когда в провинциальной, куда как небогатой на выбор конъюнктуре газетной, из обслуги в какого-никакого хозяина дела. И может, вправду агентство раскрутить, на скорейшую самоокупаемость выходить — из рук своих его не выпуская, разумеется, уговорить Воро-тынцева? Но удержишь ли? Агентство и оформлять-то будут скорее как организацию самостоятельную, намеки на это в проекте явные — нарочито расплывчатыми формулировками прежде всего, которые и так можно трактовать, и этак. Было над чем подумать.
Но уж никак не хотелось этого обещанного — «узнаете»… Век бы не узнавать, какие условия поставит Мизгирь, ибо именно на условия, даже на требования свои выводил его этим странным многоглаголаньем благодетель — а он не спохватился вовремя, не перевел на другое, не ушел от разговора, который с самого начала не туда пошел, ведь никак не нравился же…
С месяц, если не больше, не навещал он особняк за решетчатыми воротами: тихонькую старушку Веру Максимовну хоронили, бабку жены — еще жены, пока по третьему заходу бракоразводного процесса не настояла она на своем, крайним расхождением взглядов на жизнь вполне справедливо мотивируя и, конечно, изменой супружеской; ‘и если в первых слушаньях-заседаниях не могла или не хотела что-то достоверное про соперницу сказать, то в третьем выложила все как есть: некая Шехманова, искусствовед из центрального выставочного, более чем известная свободным поведением девка… Последнее неприятно задело его, что и говорить, и на вопрос судьи-женщины, имеет ли ответчик что сказать на это или возразить, он проговорил «не имею» в полной уверенности теперь, что случайным это быть не могло, кто-то из семейных знакомых успешно пас-выпасал его; и одна из женщин-заседателей, с самого начала симпатизировавших ему в его желании семью сохранить и с терпеньем немалым выслушивавших бессвязные и пустячные, почти истеричные обвиненья другой стороны, только руками скорбно развела… И вот предстоял, готовился спешно раздел-разъезд, а вернее, переселенье Базанова в однокомнатную и довольно запущенную «хрущобу» Веры Максимовны, некогда крестьянки-колхозницы Елецкого уезда, взятой замуж боевым уральцем старшинского звания, чуток не дотянувшим войну в Кенигсберге, в елецкий госпиталь угодившим… Хорошая старушка была, на весь-то белый свет с жалением глядевшая — и кто теперь на нас так поглядит?
Совсем уж неожиданным для него стало встретить в приемной шефа не умудренного годами и болезнями Григория Петровича, некогда бывшего начальником Воротынцева по учрежденческому отделу, но весьма, по словам Сечовика, преданного своему ученику, а молодую, под тридцать, женщину, проворно поднявшуюся навстречу им, даже из-за стола с понужденной улыбкой вышедшую.
— А вот наша кроткия Елисавет, — широким жестом представил ее Мизгирь, — прошу любить и… любить, Иван Егорович. Есть за что, не так ли?
Пожалуй, было за что. Хотя на первый взгляд ничего эффектного в ней не увиделось: серые с голубизной глаза, светло-русые, в чистый прямой пробор волосы в косы заплетены, уложенные на затылке, а все черты лица в общем-то непримечательны, разве что по-славянски мягки. Да, та мягкость в них, какая женственностью зовется и в каждом отзывается движении — как встала, из-за стола вышла с некоторой торопливостью, но и ею не умалив впечатления гибкости, плавности некой, да притом и фигурой подобранная, стройная… И он вспомнил почему-то, подумал, что вот этого, женственного, как раз не хватает подруге его, пристрастной ко всяким позам и кокетству Тинке… так ее, кажется, подружка плоскоглазая назвала однажды? Так.
— Ну что вы, — смутилась она, и ведь и голос даже, чистый, разве что самую малость грудной, подходил ей, как, впрочем, и светлый строгий костюмчик с юбкой, хотя можно бы в сарафан ее да под кокошник, на радость русопятам, — скажете тоже…
— И скажу! Там? — кивнул Мизгирь на дверь кабинета, и она вместо ответа торопливо как-то и будто с робостью даже закивала, шагнула было, чтобы доложить, но тот бросил небрежно: — Не надо. Как-нибудь сами представимся.
Они вошли, и Воротынцев поднял голову от бумаг, глянул с недоуменной прищуркой — на Базанова именно, каковой поздоровался, а потом на Мизгиря перевел пристальные уже глаза:
— Эка вы… прямо-таки снег на голову. И с чем пожаловали?
— Не без дела, — прошел тот к венецианскому окну, опустился в кресло с довольным покряхтываньем — боком, вольно, шляпы не сняв. — Делишек прибавляется, знаете, приходится успевать.
— В стольную, я вижу, съездили опять, — почему-то на шляпу его указывая, сказал Воротынцев, усмехнулся недобро. — Уж снимите, Владимир Георгич, не на улице… у нас же тепло, кстати. Взмокнете, не дай бог.
— Да как-то оч-чень уютно под ней, скажу я вам, надежно… и не стоит вашего внимания. А мы тут вот помозговали и решили: а зачем нам, спрашивается, отделишко какой-то, вкладыш рекламный для подтирки, когда можно и нужно агентство… э-э… соорудить, чтоб уж брать если рынок, то большой лапой и прямо за горло? По-забугорному, знаете, реклама — это мотор торговли, а здесь у нас только еще раскачиваются с ней, с печки ноги даже не спустили…
Автобиографический роман генерала Русской Императорской армии, атамана Всевеликого войска Донского Петра Николаевича Краснова «Ложь» (1936 г.), в котором он предрек свою судьбу и трагическую гибель!В хаосе революции белый генерал стал игрушкой в руках масонов, обманом был схвачен агентами НКВД и вывезен в Советскую страну для свершения жестокого показательного «правосудия»…Сразу после выхода в Париже роман «Ложь» был объявлен в СССР пропагандистским произведением и больше не издавался. Впервые выходит в России!
Краснов Петр Николаевич (1869–1947), профессиональный военный, прозаик, историк. За границей Краснов опубликовал много рассказов, мемуаров и историко-публицистических произведений.
Дневник Начальника конвоя Российской Императорской Миссии в Абиссинии в 1897-98 году.
Роман «С Ермаком на Сибирь» посвящен предыстории знаменитого похода, его причинам, а также самому героическому — без преувеличения! — деянию эпохи: открытию для России великого и богатейшего края.
Екатерининская эпоха привлекала и привлекает к себе внимание историков, романистов, художников. В ней особенно ярко и причудливо переплелись характерные черты восемнадцатого столетия – широкие государственные замыслы и фаворитизм, расцвет наук и искусств и придворные интриги. Это было время изуверств Салтычихи и подвигов Румянцева и Суворова, время буйной стихии Пугачёвщины…В том вошли произведения:Bс. H. Иванов – Императрица ФикеП. Н. Краснов – Екатерина ВеликаяЕ. А. Сапиас – Петровские дни.
Роман замечательного русского писателя-реалиста, видного деятеля Белого движения и казачьего генерала П.Н.Краснова основан на реальных событиях — прежде всего, на преступлении, имевшем место в Киеве в 1911 году и всколыхнувшем общественную жизнь всей России. Он имеет черты как политического детектива, так и «женского» любовно-психологического романа. Рисуя офицерскую среду и жизнь различных слоев общества, писатель глубиной безпощадного анализа причин и следствий происходящего, широтой охвата действительности превосходит более известные нам произведения популярных писателей конца XIX-начала ХХ вв.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.