Заполье. Книга вторая - [7]
Они разом переглянулись — все трое, и Мизгирь отвалился на спинку стула, бросил покровительственно:
— Ну так сходите к нему, если хотите. Почему нет?
— Но доказательства-то не за мной — за вами… Газету отдел вполне устраивает, тем паче что ни опыта пока нет, ни связей, ни клиентуры… Вам доказывать.
— Клиентуру? Доставим, с избытком, — утвердительно покивал Трах-тер, отчего пушок на голове его зашевелился, и стал раскладывать свою папку со множеством отделений и карманчиков. — Ну, а тут я и положеньица подготовил — и под отдел, и под агентство… Нет, предпочтительнее последнее. Возможностей больше, а это лишняя же прибыль. Впрочем, я не знаю случая, чтобы прибыль была лишней. Разве что когда от налогов сховать.
— И люди есть, Иван Егорович. С тем самым опытом, да хоть завтра приведу сюда. — Это уже опять Левин говорил, смотрел по-собачьи преданными глазами, только теперь уж не на Мизгиря, а на него, шефа своего. — Профессионалы, не какие-то сечовики-дилетанты…
— Это хорошо, что вы так договорились. — Иван постарался сказать это без какой-либо тени иронии. — Теперь уговорите Леонида Владленовича — и я соглашусь, пожалуй.
— Ну, быть по сему, схожу с вами — формальности ради… — с пренебреженьем проговорил, решил Мизгирь. — Так что там у нас в положении? И поотчетливей, Зиновий Матвеевич… с расстановочкой, да-с.
Пора пришла расставить кое-что по местам-с.
26
«Будет, вот-вот? Ну и мы как раз подтянемся…» Это Мизгирь звонил в приемную шефа; и не захотел пешком пройтись, не пришлось и Федора Палыча искать, поскольку еще с весны завел Владимир Георгиевич свою «девятку» новенькую с молчаливым расторопным шофером.
— Удивились?.. — опять спросил он, спускаясь по лестничному пролету, не оборачиваясь. — Не удивляйтесь, друг мой, и еще меньше обижайтесь. Ибо все сие глубоко интимно есть, не во всем, не сразу и себе признаешься… Есть силы, и я их всеми фибрами, что называется, чувствую, всем рациональным знаньем своим знаю — которое, само того не желая, как раз утверждает иррациональное, убеждает в существованьи оного. И убеждает достаточно научно, вот ведь в чем фокус-покус!..
Что было говорить ему, если всерьез, чем отвечать? Нечем и незачем — уже потому хотя бы, что плохо верилось в эти его откровенья, какие вполне могли обернуться очередным излюбленным перевертышем, якобы диалектическим, а то и просто фразой. Но даже и без этого: мало ль кому и что может чудиться-чувствоваться и какие там тараканы завестись могли в такой голове от интеллектуального преизбытка, переутом-ленья ли — наподобие того, как вши от тоски заводятся…
— Понимаю, что не очень убедителен: словеса, чувства всякие, самому себе сумнительные порой… Я не Мессинг, отнюдь, но когда гул надмирный, сшибка сил этих вышних все мое существо сотрясает скудельное, когда чувствую в иной момент, знаете, как время напрягается в корчах эпилептических, в судорогах изламывается — чтоб разродиться монстром очередным, ублюдком истории человеческой… и что мне делать, скажите? Себе не верить? Или же ж, наоборот, в адвентисты седьмого дня податься-таки?
Он говорил это уже внизу, остановившись в сутеми нижнего фойе, не обращая никакого внимания на вахтера, из дремоты выдернутого и малость ошалело на них взиравшего, слушавшего цветы красноречия эти; но и всегда-то мало кого из посторонних хотел видеть-замечать вокруг себя Владимир Георгиевич, сквозь всех и вся глядя, цель ускользающую отследить пытаясь взглядом отсутствующим, не стесняясь никого и себя не стесняя.
И короткой рукой своей тяжелую старинную дверь былого доходного дома потянул, попытался открыть — и не осилил сразу, пришлось помочь ему… дух-то духом, но не помешало бы и сосуд для него попрочней иметь, а не этот, ведь и в самом деле не без вырожденчества явного, неладов наследованных. Совсем уж нередки эти каверзы, усмешки природы — хотя и ум-то, разумность приспособленческая в случае этом наверняка в восполненье физических нехваток развивалась, изощрялась.
— Молчите? Но я вам даже больше скажу… — На улицу выбравшись, он опять остановился, закинул голову, из-под шляпы вглядываясь зорко и требовательно. — Сшибка, да — там, в вечности растянутая, разверстанная по зонам; а здесь отображенье во времени, овеществленье ее, если хотите, материализация… дурная, нечеловеческая? Да, действующие-то лица ее, увы, человеки, они ж и расходный материал упомянутый. Так уж заведено изначально, что не их только эта борьба, вышних, но и наша в той же мере, уж не меньше; и ежели ты ответственный на сем свете квартиросъемщик… да-да, телосъемщик, а не стадный индивидуй, то должен меж ними выбрать, на чьей ты стороне. На нейтралке тут, знаете, не отсидишься, не удержишься — раздавят в столкновении… Я даже так скажу: можно, в конце концов, и не верить в вышнюю, — он пальцем вверх небрежно, не по вере своей обнаружившейся, ткнул, — разборку онтологическую, но это ж никак не отменяет борьбу… э-э… земную нашу, мотивировки в ней те же, мой друг, и даже острее поставлены, ибо здесь и теза, и антитеза во всех их крайностях и бранях беспощадных наличествуют, а вот синтеза, выхода из этого патового состоянья нетути, в отличие от надмирного, невозможен здесь он… вот в чем трагизм положения нашего, тупиковый! А вот выбор, тобой сделанный, — это своего рода снятие трагизма, перевод его в драму существованья — что, согласитесь, весьма-таки предпочтительней для человека разумного, сиречь глубоко, как вы, мыслящего. Ответственный — он обязан выбрать, скажу я вам! Это, если хотите, экзистенциальное требованье, и нам с вами не избежать его!
![От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 1](/storage/book-covers/d2/d28167983fa1ebc0faf642b65556e5ee74b28604.jpg)
Краснов Петр Николаевич (1869–1947), профессиональный военный, прозаик, историк. За границей Краснов опубликовал много рассказов, мемуаров и историко-публицистических произведений.
![Ложь](/storage/book-covers/4f/4fa81acf6a795882c55e02b9ebb709295ad23e9f.jpg)
Автобиографический роман генерала Русской Императорской армии, атамана Всевеликого войска Донского Петра Николаевича Краснова «Ложь» (1936 г.), в котором он предрек свою судьбу и трагическую гибель!В хаосе революции белый генерал стал игрушкой в руках масонов, обманом был схвачен агентами НКВД и вывезен в Советскую страну для свершения жестокого показательного «правосудия»…Сразу после выхода в Париже роман «Ложь» был объявлен в СССР пропагандистским произведением и больше не издавался. Впервые выходит в России!
![Ненависть](/storage/book-covers/eb/eb2fe66e46e9929bd964ce7635eb261ad4a77e05.jpg)
Известный писатель русского зарубежья генерал Петр Николаевич Краснов в своем романе «Ненависть» в первую очередь постарался запечатлеть жизнь русского общества до Великой войны (1914–1918). Противопоставление благородным устремлениям молодых патриотов России низменных мотивов грядущих сеятелей смуты — революционеров, пожалуй, является главным лейтмотивом повествования. Не переоценивая художественных достоинств романа, можно с уверенностью сказать, что «Ненависть» представляется наиболее удачным произведением генерала Краснова с точки зрения охвата двух соседствующих во времени эпох — России довоенной, процветающей и сильной, и России, где к власти пришло большевистское правительство.
![От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 2](/storage/book-covers/f2/f2480243ab7640e30655e8535525d027761ffcfe.jpg)
Краснов Петр Николаевич (1869–1947), профессиональный военный, прозаик, историк. За границей Краснов опубликовал много рассказов, мемуаров и историко-публицистических произведений.
![Largo](/storage/book-covers/01/01c0431f2dd5eea2857b1beeabb7fb0ce6c63abe.jpg)
Роман замечательного русского писателя-реалиста, видного деятеля Белого движения и казачьего генерала П.Н.Краснова основан на реальных событиях — прежде всего, на преступлении, имевшем место в Киеве в 1911 году и всколыхнувшем общественную жизнь всей России. Он имеет черты как политического детектива, так и «женского» любовно-психологического романа. Рисуя офицерскую среду и жизнь различных слоев общества, писатель глубиной безпощадного анализа причин и следствий происходящего, широтой охвата действительности превосходит более известные нам произведения популярных писателей конца XIX-начала ХХ вв.
![Балкон в лесу](/storage/book-covers/ae/ae15b11a8fd4756d134fb605edbcc394f4f5061b.jpg)
Молодой резервист-аспирант Гранж направляется к месту службы в «крепость», укрепленный блокгауз, назначение которого — задержать, если потребуется, прорвавшиеся на запад танки противника. Гарнизон «крепости» немногочислен: двое солдат и капрал, вчерашние крестьяне. Форт расположен на холме в лесу, вдалеке от населенных пунктов; где-то внизу — одинокие фермы, деревня, еще дальше — небольшой городок у железной дороги. Непосредственный начальник Гранжа капитан Варен, со своей канцелярией находится в нескольких километрах от блокгауза.Зима сменяет осень, ранняя весна — не очень холодную зиму.
![Побережье Сирта](/storage/book-covers/5b/5bb683915219cc101443cf36cc17f6488d89fb32.jpg)
Жюльен Грак (р. 1910) — современный французский писатель, широко известный у себя на родине. Критика времен застоя закрыла ему путь к советскому читателю. Сейчас этот путь открыт. В сборник вошли два лучших его романа — «Побережье Сирта» (1951, Гонкуровская премия) и «Балкон в лесу» (1958).Феномен Грака возник на стыке двух литературных течений 50-х годов: экспериментальной прозы, во многом наследующей традиции сюрреализма, и бальзаковской традиции. В его романах — новизна эксперимента и идущий от классики добротный психологический анализ.
![Грузовой лифт](/storage/book-covers/23/23f237b137cd76fc0d09ee83024606247d4caa25.jpg)
В истории лабиринта бывали времена, когда центр вербовал снаружи отряды профессиональных убийц, а затем отправлял их в сети, чтобы, рассеявшись там, они преследовали редакторов, чьи наблюдения больше не удовлетворяли чиновников из центрального бюро надзора. Убийцы действуют в полной темноте и получают жалованье, зависящее от числа шкур, которые они приносят из своих подземных экспедиций. Встречаются записи о приемах быстрого сдирания кожи…Роман известного французского художника и поэта-сюрреалиста Клода Марга «Грузовой лифт» – подлинный литературный лабиринт, уводящий читателя в замки Франца Кафки, безумие Роберта Вальзера и призрачные пейзажи китайской живописи.
![Мой Пигафетта](/storage/book-covers/f0/f0fac071129fb6caa8fe02c3214b625e536086bf.jpg)
Увлекательное, поэтичное повествование о кругосветном путешествии, совершенном молодой художницей на борту грузового судна. Этот роман — первое крупное произведение немецкой писательницы Фелицитас Хоппе (р. 1960), переведенное на русский язык.